koreana summer 2014 (russian)

1K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

корейскaя культура и искусство

том. 10, nº- 2Лето 2014

Главная тема ном

ера:

ISSN 1738-8252

Хэнё: леГендарные ны

ряльщицы

ЧэЧжу-до

Извилистая дорога жизни, прошедшей в море; Прош

лое и настоящ

ее «Хэнё»

Хэнё: легендарные ныряльщицы Чэчжу-до

2 к о р е й с к a я к у л ь т у р а и и с к у с с т в о

1K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

Дом без дверей и стен, заполненный только лунным светом Ким Хваён, литературный критик, член Национальной академии искусств

Красота этого корейского сада XVI века не означает только визуаль-ную радость, которую можно испытать от организации пространства, воды, валунов и хорошо ухоженных деревьев и травы, как это происхо-дит в западных и японских садах. Взгляд овеществляет объект. Однако корейские учёные мужи «сонби» XVI века, проникнутые духом даосиз-ма, стремились не смотреть на пейзаж, но жить, просто став его частью. Они не возводили заборов, чтобы «владеть» собственным садом. Не разграничивали природу искусственно и не приукрашивали её видоиз-меняя.

Они лишь выбирали наиболее подходящее место в окружении гор, бамбуковых рощ, ручьев и скал и, построив дом, жили в объятиях при-роды. Не огромный дом, а дом души, который, впустив природу, был щедро наполнен ею. Так это воспел один поэт XVI века.

Десять лет управлялся с делами и вот выстроил домишко под соломенной крышей.Одна комната для меня, одна — для луны, одна — для свежего ветра.А для рек и гор места нет,Поэтому окружил ими дом.

Сон Сун (1493—1583)

Образы КОреи

Летний дом «Сосвевон» в Тамяне провинции Южная Чолла, вокруг которого вырос самый прекрасный сад в Корее.

Сияющее лето распахнуло настежь все двери маленького дома. Затянутые бумагой решётчатые двери, разделявшие комнату и

веранду, внутреннее и внешнее, высоко подняты и стали частью потол-ка.

Теперь в доме нет ни стен, ни дверей. Остались только опоры. Нахлынув, комнату заполнил естественный свет, а с ним — звуки

природы и запахи мира. Этот непритязательный дом не овеществляет деревья, камни и

ручьи сада, когда смотрит на них. Здесь внутреннее — это внешнее, а внешнее — это внутреннее.

Человек и природа, сливаются, становясь одним телом.

Издатель Ю Хёнсок

Директор редакции Ча Духён

Главный редактор Ким Хёнтхэк

Редколлегия Бэ Бёнгу

Чой Ёнгин

Эммануэль Пастрайх

Хан Кёнгу

Ким Хваён

Ким Ённа

Ко Мисок

Сонг Хечжин

Сонг Ёнгман

Вернер Сассе

Макет и дизайн

Ahn Graphics Ltd.

2 Pyeongchang 44-gil, Jongno-gu, Seoul 110-848, Korea

Tel: 82-2-763-2303 / Fax: 82-2-743-8065

www.ag.co.kr

Переводчики и редакторы:

Ярослава Пакулова, Татьяна Акимова, Алексей Дрёмов,

Ким Минсу

Стоимость годовой подписки на журнал:

в Корее — 18,000 вон, в азиатском

регионе с авиадоставкой —

US$33, в других регионах мира

с авиадоставкой — US$37.

Цена одного экземпляра в

Корее — 4,500 вон.

О подписке и по другим вопросам Вы можете обращаться:

The Korea Foundation

19F, West Tower, Mirae Asset

Center1 Building, 67 Suha-dong,

Jung-gu

Seoul 100-210, Korea

Tel: 82-2-2151-6546

Fax: 82-2-2151-6592

Отпечатан: Лето 2014 г.

Joongang Moonwha Printing Co.

27 Shinchon 1-ro, Paju-si, Gyeonggi-do 413-170, Korea

Tel: 82-31-906-9996

© Корейский фонд международных обменов, 2014

Авторские права охраняются. Воспроизведение всего

журнала целиком или любой его части запрещается

без разрешения Корейского фонда международных

обменов.

Мнения авторов статей могут не совпадать с

официальной позицией редакции «Кореана» или

Корейского фонда международных обменов. Издание

ежеквартального журнала «Кореана» зарегистрировано

Министерством культуры и туризма Республики Корея.

Свидетельство о регистрации: Бa-1033 от 08 августа

1987. Журнал выходит также на английском, японском,

китайском, французском, немецком, испанском, арабском

и индонезийском языках.

Всё началось с простой идеи. Если в журнале «КОРЕАНА» есть колонка, в кото-рой мы рассказываем о людях, идущих своим путём, чтобы сохранить собственные жизненные ценности, то почему бы нам не взять для журнала интервью у одной из «хэнё»? Хотя стойкость и выносливость ныряльщиц острова Чечжу-до широко известна не только в Корее, но и за её пределами, мы всё-таки мало знаем, что дума-ют эти женщины о своём ремесле и о своей далеко не простой жизни.

В результате на свет появился нынешний номер журнала, посвящённый чечжу-ским ныряльщицам, который мы назвали «Хэнё: легендарные ныряльщицы острова Чечжу-до». В его подготовке приняли участие учёные и писатели, хорошо знакомые с историей этой уникальной профессии, с образом жизни и культурой чечжуских ныряльщиц. Благодаря их энтузиазму и умению проникать в суть дела многое о жизни и мыслях этих женщин увидело свет.

«Хэнё» действительно отличает потрясающий профессионализм. Однако в настоя-щее время очевидно, что без стратегических усилий это многовековое ремесло впол-не может исчезнуть уже в ближайшем будущем. Поэтому определённый оптимизм внушают предпринимаемые в настоящее время усилия правительства и академиче-ских кругов по включению «хэнё» в список Всемирного нематериального наследия ЮНЕСКО. Внесение в этот список ремесла «хэнё» станет заслуженной наградой чеч-жуским ныряльщицам, немало испытавшим на своем веку.

Однако в обществе высказываются и опасения: не будет ли подобное внимание носить чрезмерно рекламный характер? «Я надеюсь, что, сталкиваясь с любыми мате-риалами, направленными на продвижение темы “хэнё”, люди будут в первую очередь обращать внимание на величие их духа — духа подлинного самопожертвования, который внушает благоговейный трепет, — говорит Хо Ёнсон, местный журналист и поэт. — Хочется верить, что это ценное духовное наследие не будет отодвинуто на задний план ради откровенно коммерческих целей».

В то время как ныряльщицы, рискуя своими жизнями, продолжают опускаться в морскую пучину в поисках бесценных даров моря, может показаться несколько преждевременной тревога по поводу исчезновения этого ремесла. Соответственно говоря, требуются хорошо продуманные меры, необходимые для сохранения ценно-го наследия «хэнё» и продолжения взращивания этого исконного достояния самого южного из островов Кореи.

Главный редактор Ким Хёнтхэк

От главного редактора

Непреходящие ценности традиций «морских женщин»

Журнал издается ежеквартально Корейским Фондом международных обменов

2558 Nambusunhwan-ro, Seocho-guSeoul 137-863, Korea

http://www.koreana.or.kr

Кан Донон. Мечта хэнё (1984 г.). Бумага, тушь, лёгкое окрашивание. 162 × 130 см. Художник Кан Донон, родившийся в 1947 г. на острове Чечжу-до, посвятил свою жизнь и творчество изображению будней людей, живущих на его родном острове.

Корейскaя культура и искусство Лето 2014 г.

ГлаВНая теМа НОМера:

Хэнё: легендарные ныряльщицы Чэчжу-до

Главная тема номера 1

Старейшая «хэнё» Ко ино: извилистая дорога жизни, прошедшей в море Хо Ёнсон


Прошлое и настоящее «хэнё» острова Чечжу-до Ю Чхорин


Сила и выносливость чечжуских женщин, закалённых тяжёлым ремеслом Чу Ганхён


«Морские женщины» нашего времениИ Чжинчжу

04

12

18

22

в центре внимания

DDP: новая «визитная карточка» устремлённой в будущее корейской столицы Ку Бончжун

Хранители наследства

три поколения хранителей коллекции Кансона: свято беречь визуальные прототипы корейского менталитетаКо Мисок

интервью

Художник-график Ким Ёнтхэк: тушь, перо и корейская архитектураЧон Чжэсук

достопримеЧательности

Пфайффер-холл: символ современного высшего образования в Корее Ан Чханмо

с любовью к корее

Джордж арчибальд помогает сближению корейцев, организуя охрану журавлейБен Джексон

книГи, диски и друГое

«ариран» в корейской культуре и вне её Наиболее разностороннее и

всеобъемлющее исследование «Ариран»,

изданное на английском языке

Чарльз Ла Шуэ

и Гвансу. земля (The Soil). Первый современный корейский роман,

переведённый для мирового читателя

Чарльз Ла Шуэ

«Hello» «Serendipity» «Fall to Fly — Before»Поп-музыка для взрослых, или Adult

contemporary

Ким Ёндэ

корея в зеркале моей души

земля Олонхо — Страна утренней свежестиКюнней Леханова

радости Гурмана

«Пинсу»: бум ледяного десерта Юн Докно

стиль жизни

Корея: рай для мини-кинотеатровЧон Сонвон

путешествие в корейскую литературу

Недоразумение и сопереживаниеЧан Туён

Ноготь шеф-повараЮн Коын

26 48

52

54

56

60

6232

38

44

04

4826

62


ГлаВНая теМа НОМера-1

Старейшая «хэнё» Ко ино:извилистая дорога жизни, прошедшей в мореВся жизнь — в море. 76 лет погружений у побережья деревни Сэктал-ли в Согвипхо. Старейшая «хэнё» острова Чечжу-до, г-жа Ко Ино, и сегодня поглощена собиранием морской капусты, трепангов и моллюсков. В трёх поколениях женщин этой семьи, которые посвятили свою жизнь этому ремеслу, мы видим стойкость и широту души чечжуских «хэнё». Хо Ёнсон, поэт | Фотограф: Чо Чжиёнг

5K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4


1 Ремесло, в котором от одного глотка воздуха может зависеть целая жизнь. Само море учит ныряльщиц «хэнё» не жадничать и жить сегодняшним днём. 2 Старейшина «хэнё» Ко Ино говорит, что ей доставляет радость выходить в море со своей невесткой и дочерями, которые продолжают семейное дело. И что ей приятнее, когда дочери или невестка выходят на берег с садком, более полным, чем у неё.

Сейчас, конечно, улов уже не такой обильный, каким он был в её лучшие годы, но для нашей героини море — это вся её жизнь. Потому что она провела здесь детство и юность, и сейчас живёт, доверяя своё постаревшее тело морским волнам. Чунмун теперь стал главной тури-стической зоной острова. Здесь она живёт вместе с морем в деревне Сэктал-ли, где до этого жили поколения её предков. Мотоциклы, на которых «хэнё» приезжают на побережье, движутся вдоль зарослей ярко-жёлтого цветущего рапса. На морских скалах, стоящих полукру-гом, словно ширма, вбирают в себя запахи моря разные деревья — малорослые и согбенные от морского ветра. Товарки нашей герои-ни, опытные «хэнё» (кому-то уже за 60, кто-то перешагнул и 70-летний рубеж), тоже недоверчиво цокают языком, как будто не понимают, отку-да взялись её удивительные способности к этому ремеслу. Недоумевая, спрашивают сами себя, мол, может быть, у неё две жизни.

«Эту старуху словами не описать. Никто за ней не может угнать-ся. Всегда она впереди всех, и даже тяжёлые вещи легко поднимает. А мы просто гуськом следуем за ней. Такой матери моря в этой стране, наверное, и нет больше». Г-жа Ко возвращается с уловом, вдвое превы-шающим тот, что удалось добыть молодым ныряльщицам. Да и в том, что касается умения нырять, ей тоже нет равных. Товарки-ныряльщи-цы говорят про неё, что она «дочь морского царя-дракона». И что она может нырять с закрытыми глазами — так хорошо наша героиня знает море. И даже тогда, когда на небе нет солнца, она все равно неизменно отправляется в море. За исключением лишь очень ветреных дней.

береги дыхание!Г-жа Ко Ино — «хэнё» высшего разряда. Поработав с утра в течение

четырёх часов в море, она съедает кусок хлеба: «Ну, вот, считай, пообе-дали». По словам г-жи Ко, она ни разу во время промысла не оказыва-лась в опасной ситуации. Высказываю предположение, что, может быть, причина в том, что она рано узнала внутренний мир моря. Но г-жа Ко отвечает, что не поэтому. А потому что никогда не жадничала. В выход-ные наша героиня отсыпается — потому что в выходной нужно как сле-дует отдыхать.

Для неё погружения — это просто «обычное дело», «ничего особенно-го». Просто «иду и делаю». Что попадается на глаза, кладёт в сетку. «Только соберёшься подцепить осьминога тяпкой, а он раз — и проскочил мимо, и не поймать его. Если повезёт, то когда придёшь на следующий день, он снова появится… Бывало, что опустившись метров на десять, собира-ла морские ушки размером с ладонь». Раньше г-жа Ко во время прилива здорово била рыбу гарпуном. Правда, сейчас с возрастом уже забросила это дело. Но в молодости все признавали её выдающиеся навыки работы с гарпуном. У г-жи Ко по-прежнему острый слух и «командирский» голос. Может быть, секрет её здоровья и состоит в таком обыденном отношении к своему ремеслу? И ещё, наверное, в еде. «Ем только свежую еду, которую сама выловила, оттого и здоровая такая, а как иначе».

«В этом ремесле от дыхания зависит жизнь и смерть. Надо рабо-тать, насколько хватает дыхания, нельзя оставаться под водой дольше. Дыхание надо беречь. А если начнёшь жадничать, то тут тебе и конец. Если море бурное, нельзя заходить. Нельзя оставаться под водой доль-ше, чем две минуты». Но всё равно организм уже не такой как рань-ше. «Из-за того, что тело продолжает стареть, начинаешь испытывать нехватку дыхания», — жалуется, словно старый капитан, г-жа Ко. Она всегда говорит своим товаркам: «Нельзя ждать до последнего, чтобы всплыть. Даже если увидела, что под тобой целая россыпь морских

На поверхности моря качаются, словно огромные поплавки, кру-глые оранжевые буи «тхеваки». Под палящими лучами южного

солнца издали они поразительно похожи на чётки. Вскоре из воды на сушу выбирается группа ныряльщиц. Их садки полны моллюсков, тре-пангов, морской капусты. А спустя некоторое время, подобно послед-нему спортсмену, выходящему на поле, появляется фигура в чёрном гидрокостюме. На плече — сетка, полная морской капусты, сама — высокая, крепкого телосложения, с прямой походкой. Потом она сни-мает маску, и появляется её лицо. По энергичному виду этой женщины невозможно угадать её возраст, но это г-жа Ко Ино, чечжуская «хэнё», которой в этом году исполняется 91 год. 76 лет она провела погружаясь в море у деревни Сэктал-ли в Согвипхо и является старейшей женщи-ной на острове, которая продолжает трудиться по профессии. «Пока нарвёшь морской капусты, да потом от вон той большой скалы сюда доплывёшь, много времени уйдёт. Я, бывало, так далеко заплывала, что отсюда и не видно».

Дочь морского царя-дракона Её руки без устали двигаются, расправляя морскую капусту и рас-

кладывая её на скале. И вот уже участок базальтовой скалы превратил-ся в природную сушильню, своеобразный огород г-жи Ко Ино. «Мор-ская капуста вкусная, когда она мягкая и нежная». Она разговаривает отрывистыми фразами, и на ярком солнечном свету отчётливо видны её старенькие руки, которые разглаживают водоросли. Эти пучки мор-ской капусты вскоре высохнут под чистым морским ветром и солнеч-ными лучами, а потом станут простым товаром. «Море-то у нас хоро-шее, но собирать в нём почти нечего. И осьминогов, и морские ушки редко встретишь теперь».

1

7K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

«Только соберёшься подцепить осьминога тяпкой, а он раз — и проскочил мимо, и не поймать его. Если повезёт, то когда придёшь на следующий день, он снова появится… Надо работать, насколько хватает дыхания, нельзя оставаться под водой дольше. Дыхание надо беречь. А если начнёшь жадничать, то тут тебе и конец. Если море бурное, нельзя заходить. Нельзя оставаться под водой дольше, чем две минуты».

2


ушек или осьминог, всплыви, отдохни, а потом снова ныряй. Бывает, что люди погибают из-за 30 секунд». Может быть, поэтому, хотя в дру-гих местах время от времени ныряльщицы погибают в море, здесь, в Сэктал-ли, такого ещё ни разу не случалось. «Когда отправляешься на промысел одна, начинаешь заплывать очень далеко. Так что рядом никого не видно. И тогда можно наловить и натуральных, не искус-ственно выращенных, морских ушек, и красных трепангов». Поэтому «хэнё» всегда ходят рядом со смертью, которая притаилась в засаде.

Корифей своего дела, г-жа Ко иногда без акваланга погружается на глубину до 20 метров. Она задерживает дыхание примерно на 2 мину-ты. «Когда опускаешься, видны подводные скалы. Стоит опуститься всего на 17 метров, как уже кажется, будто задыхаешься. Будто сейчас умрёшь. Под водой дышится не так, как на воздухе. Самое важное — это секрет задержки дыхания». Когда воздух заканчивается и ныряль-щица всплывает на поверхность, из её лёгких непроизвольно вырыва-ется резкое «хууу». А потом «уух», «уух», звук «сумби-сори». Долго сдер-живаемое дыхание, вырвавшись наружу, отчего-то звучит ещё жалоб-нее. И этот восторг, когда, вынырнув на поверхность, вновь видишь в вышине голубое небо. Может быть, именно это ощущение заставляет её снова и снова отправляться в море.

Вся жизнь — в море Когда нашей героине было шестнадцать лет, она боялась воды, и

тогда мать г-жи Ко стала обучать её основам будущего ремесла и еже-дневно заставляла её опускать голову под воду и задерживать дыха-ние, приговаривая при этом: «Чтобы заработать на жизнь, нужно уметь нырять. Не бойся воды». Мать также научила её приёмам, как задер-живать дыхание, а потом выпускать воздух. Может быть, здесь также

сыграли свою роль врождённое здоровье и внушительный объём лёг-ких, но вскоре наша героиня с одним буем «тхевак» в качестве экипи-ровки стала бороздить морские просторы, как будто они были её род-ным домом. Рождённые на берегу моря чечжуские женщины все учи-лись нырять, словно не могло быть у них другой судьбы. Не от этого ли пошла поговорка, что «хэнё» выходит в море на четвёртый день после родов? А каждый день проживается на последнем дыхании. Не потому ли говорили, что ныряльщицы «живут со смертью за плечами»?

Г-жа Ко — самая высокая среди «хэнё» деревни Сэктал-ли. Она гово-рит, что так вымахала, ещё когда была девочкой. «Когда я шла по улице, люди говорили, мол, гляньте на эту здоровенную ныряльщицу. У меня вообще хорошее здоровье. Мать моя долго не прожила. Умерла, когда ей было 75 лет. Я думала, что тоже умру в её возрасте, ан нет — до сих пор жива».

Раньше она пользовалась, по её словам, «маленькими глазами» (очками для плавания), а теперь перешла на «большие глаза» (маска для погружения) и очень довольна, потому что расширился угол обзо-ра. Г-жа Ко достаёт из уха пучок полыни. Она говорит, что если заткнуть уши полынью, то внутрь не попадёт вода. А ещё — если протереть пуч-ком полыни маску изнутри, то она не будет запотевать. Сейчас наша героиня носит гидрокостюм, а в молодости ей приходилось нырять в одной тонкой полотняной рубашке и белье. Она навешивала на пояс тяжёлые свинцовые грузила и, вооружившись орудиями труда «хэнё», такими как буй «тхевак», сетчатый садок, нож, тяпка и бамбуковый гарпун, погружалась в воду. В промозглые ветреные дни ныряльщи-ца выходила из моря вся красная, трясясь от холода. В таком состоя-нии было трудно продержаться долгое время. Поэтому «хэнё» тут же отправлялись в «пультхок», который служил им местом отдыха и одно-временно общения, где разводили костёр и грелись. Хотя теперь эта традиционная раздевалка исчезла, поскольку на её месте выстроили волнорез. «Теперь мы ныряем вот в такой резиновой одежде, так что лучшего и желать нельзя. Это просто здорово».

Чечжуские «хэнё», которые издревле отправлялись на заработки в Японию, Китай и даже в советский Владивосток, стали символом стой-кости и достоинства. Местные ныряльщицы, взяв на себя ответствен-ность за выживание семьи, уходили в дальние моря. Г-жа Ко никогда не работала за рубежом, но по молодости освоила прибрежные воды континентальной части Кореи, в частности такие места, как Курёнпхо и Кампхо. «Когда заходишь в море, чувствуешь освежающую прохла-ду, когда выходишь, считай, что уже денег заработала. Если научил-ся нырять, то всё тебе польза будет». На деньги, заработанные своим ремеслом, наша героиня купила и дом, и поле. Это её вознаграждение.

ремесло «хэнё» как способ заработать и долго жить Она вышла замуж в 17 лет. В 23 года родила дочь, и в тот же год её

муж погиб на войне. Тогда и сама хотела умереть. После череды тягот и лишений снова вышла замуж. Во время трагических событий на Чечжу-до в 1948—1949 годах второй муж не сгинул, потому что был полицей-ским. Она научила нырять и своих дочерей-подростков, которые боя-лись воды — точно так же, как когда-то г-жу Ко научила ремеслу «хэнё» её собственная мать. «Только если научишься этому, сможешь и денег заработать, и жить долго, сохранив здоровье. И детям тоже образова-ние дать. Если этому не научишься, то другого дела себе не найдёшь. Учись нырять, говорила я им, учись нашему ремеслу».

Старшая дочь нашей героини, Кан Инчжа (73 года), не знает ни мину-

1

9K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

1 Даже в те дни, когда Кан Мёнсон не выходит в море, она не знает ни минуты покоя, так как занята не только уходом за собственными инвентарём, но и работой в офисе кооператива, где она несёт ответственность буквально за всё — начиная с уборки помещения и заканчивая составлением графика выхода бригад «хэнё» в море. 2, 3 Туристы, приезжающие на Чечжу-до, часто спускаются к самому морю, чтобы насладиться вкусом и ароматом морепродуктов, только что выловленных «хэнё».

ты отдыха, разрываясь между выращиванием мандаринов и семейным ремеслом. По молодости она работала ныряльщицей. Но потом вышла замуж и переехала в местность, где в основном занимаются выращи-ванием мандаринов, и с тех пор Инчжа была вынуждена заниматься больше цитрусовыми, чем нырянием. Младшая дочь, Мёнсон (62 года), председательствует в кооперативе рыбацкой деревни Сэктал-ли. Под её началом трудятся местные «хэнё». И даже невестка г-жи Ко тоже про-фессиональная ныряльщица с 36-летним стажем. Наша героиня гово-рит, что ей доставляет радость выходить в море вместе с невесткой и дочерьми, которые продолжают семейное дело. И что ей приятнее, когда дочери или невестка выходят на берег с полной сеткой, чем когда она сама возвращается с уловом.

Дочь Кан Мёнсон, председатель кооператива рыбацкой дерев-ни Сэктал-ли

Знакомьтесь: председатель местного кооператива, дочь нашей геро-ини г-жа Кан Мёнсон. Крепко сложенная женщина с приятным цветом лица, причём без всяких секретов макияжа. Вот уже 11 лет на своём посту, где требуется чувство ответственности и талант руководителя. А ведь ей ещё приходится работать в местном ресторане «хэнё». Сегодня, когда ныряльщицы вышли в море ещё засветло и вернулись только в полдень, их улов оказался лучше, чем в другие дни. В то время как в 19 кооперативах острова работает более 4500 ныряльщиц, в местном коо-перативе их всего 23. Поэтому все они живут как одна семья. Раньше в кооперативе был 31 человек, но некоторые «хэнё» больше не смогли продолжить трудиться из-за болезни.

Г-жа Кан определяет, чья очередь сегодня выходить на уборку участ-ка, и каждое утро возглавляет кампанию за чистоту, да так, чтобы нигде

не было видно даже брошенной деревянной палочки. По этой причине море у деревни Сэктал-ли до сих пор славится своей чистотой. Малень-ких моллюсков «сора» оставляют в воде, чтобы потом вернуться, когда они подрастут. Сообщество «хэнё» отличает сильный дух общины, когда все помогают друг другу. И действительно, без такой взаимной поддержки ныряльщицы не могли бы заниматься своим нелёгким ремеслом. Г-жа Кан очень похожа на свою мать. Это касается и позитив-ного характера, и моложавого внешнего вида, и умения ловко нарезать сырую рыбу, и навыков ныряния. Может быть, и объём лёгких, позволя-ющий опускаться на глубину 15 метров, она тоже унаследовала от мате-ри. «Поймала одного красного трепанга — и уже радость, нашла одну раковину натуральных морских ушек — и довольна. Тяжело, конечно, на зато это хорошая физическая нагрузка, да и нравится мне находить-ся в море. Бывает, что много зарабатываешь, а бывает, что возвраща-ешься пустой».

«Хэнё» 14 дней в месяц работают на себя, а остальные 16 — на коо-ператив. Личный улов сами продают туристам. И это очень небольшой доход. Есть те, кто зарабатывает в день по 300-400 тысяч вон (300-400 долларов), а есть те, кто гораздо меньше. В дни, когда «хэнё» работа-ют на общину, они и улов продают совместно. Если, к примеру, в месяц кооператив заработал 15 млн. вон (15.000 долларов), то каждый член общины получает по 700 тысяч вон (700 долларов) с лишним. «Иногда случается понервничать, но по сравнению с другими кооперативами мы хорошо ладим». Когда какое-либо дело требует общего внимания, проводятся собрания. В мире «хэнё» важен порядок. Существуют также правила промысла, определённые береговой охраной. Следует воз-держиваться от выхода в море в одиночку и работать парами, чтобы в случае возникновения опасности иметь возможность помочь партнёр-

2 3


ше. Погружение — не дольше чем на одну минуту за один раз, нырять — в течение не более 4 часов в день, трудиться в море — не больше 8 дней в месяц и т.д. Всё это базовые принципы труда «хэнё». В частно-сти, пожилым ныряльщицам в возрасте старше 70 лет рекомендуется работать на мелководье и не дольше 2 часов в день. Говорят, что в силу пожилого возраста только в этом году на Чечжу-до уже погибли три «хэнё». Каждый такой случай все ныряльщицы принимают близко к сердцу, как личное горе.

Невестка, ветеран «хэнё» с 36-летним стажем«Я говорю маме, мол, хватит уже заниматься этим; каждый раз, когда

холодно или когда идёт снег или дождь, я прошу её не уходить, но она говорит, что если останется дома, то будет только спать, и всё равно выходит в море. Даже после сбора мандаринов, всё равно отправля-ется на промысел». Мать беспокоится за своих двух дочерей, а дочери — за мать, которая по-прежнему занимается своим ремеслом. Но все равно мать — это защита от ветра и вечный учитель моря.

Г-жа Кан Мёнсон говорит, что если «хэнё» внесут в Список всемир-ного нематериального наследия ЮНЕСКО, то их положение, наверное, улучшится, и широко улыбается. У неё 4 дочери и один сын. Но никто из детей не посвятил свою жизнь этому трудному ремеслу. От мысли, что традиция «хэнё» в этой семье может прерваться, становится грустно.

В то же время невестка нашей героини обращает внимание на то, что хотя сейчас «хэнё» выдают гидрокостюмы, с точки зрения систем-ных мер они по-прежнему не получают никаких базовых льгот. «Чем носится с этим ЮНЕСКО, или как оно там называется, лучше бы предо-ставили ныряльщицам реальные льготы по соцобеспечению». Грустная

реальность жизни «хэнё» состоит в том, что, вернувшись домой после выхода в море, они обычно настолько вымотаны, что больше не спо-собны ни к какой деятельности. Большинство ныряльщиц страдает от хронической головной боли. И г-жа Ко, и её невестка живут, постоянно принимая средства от головной боли, от чего у них испортился желу-док. Но наша героиня говорит, что море сделало её здоровее: «Мне кажется, что от ныряния я стала здоровее. Когда я сижу дома, мне скуч-но, так что пока могу двигаться, буду заниматься этим ремеслом». Кому придёт в голову, что эта женщина со светлой, почти девчоночьей улыб-кой, находится на пути к своему столетнему рубежу?

«Иосана иодона, / Иодо сана хей, / Наша лодка хорошо идёт, иодо сана. / Когда мать меня рожала, / Ни солнца, ни луны не было в тот день. / Иодо сана, хорошо идём, весело живём, / Нашу жизнь весело живём, иосана …»

Песня чечжуских ныряльщиц «Иодо сана» весело разносится над весенним морем Чечжу-до. 91-летняя «хэнё», г-жа Ко Ино знает, что её время в этом мире уже подходит к концу. Её восьмидесятидвухлетняя дочь и восьмидесятилетняя невестка тоже живут в этом море с его сви-репыми волнами. В глубинах этого моря проходит извилистый путь их жизни.

Море ли тянет её за собой? Или она — море? «Хэнё» высшего раз-ряда, бабушка Ко Ино, родившись на суровом вулканическом острове Чечжу-до, провела всю свою исполненную достоинства жизнь в море, ежедневно балансируя на грани жизни и смерти. Она и есть дочь вулка-нов. Дочь моря и морская богиня.

1

11K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

есть сырыми. Однако нельзя не вспомнить жидкую кашу «чонбок-чук» с её насыщенным вкусом. Сначала нужно вынуть из моллюсков внутренности и тщательно измельчить их на разделочной доске. Внутренности нужно положить первыми, затем добавить ложку кунжутного масла и поджарить. После этого положить их в воду с предварительно замоченным или промытым рисом и поварить. Только нужно помнить, что если вы положили уже разбухший рис, варить придётся дольше. Когда рис разварится, можно положить сами морские ушки. И тут весь секрет в том, чтобы не переварить их, иначе они станут твёрдыми.

Красные трепанги тоже вкуснее всего в сыром виде. Но на материке их сначала отваривают в подсоленной воде, потом сушат и только тогда едят. У брюхоногих моллюсков «сора» довольно терпкий вкус, но их едят, добавляя в кашу, в том числе в кашу с морскими ушками. У свежих моллюсков раскалывают раковину, вынимают моллюска и тщательно промывают. Подготовленных таким образом моллюсков слегка обжаривают в масле, а потом варят из них кашу так же, как и кашу с морскими ушками. А ещё их можно есть сырыми или запекать. Моллюсков также можно сварить, порезать и, приправив специями, подать к столу.

Морскую капусту (ундарию перистую) нужно хорошо промыть, отжать, а потом бланшировать, пока она не приобретёт ярко-зелёный цвет. После этого её нужно снова несколько раз промыть холодной водой, отжать, а затем добавить кунжутное масло, соевый соус и немного нарезанных перьев зелёного лука; можно также приправить её уксусом и сахаром. Вообще из морской капусты готовят бесчисленное количество блюд. Её можно добавить и в суп из свежей рыбы, а ещё из неё можно сварить вкусный суп с пастой из забродивших соевых бобов «твенчжан». А холодный суп из этой же пасты, разведённой в холодной воде, и морской капусты станет идеальным блюдом для жаркого летнего дня.

«А вот это может легко заменить еду». Моя собеседница неожиданно достаёт из сумки бутыль с густой жидкостью белого цвета, похожей то ли на йогурт, то ли на корейскую рисовую брагу «макколли». Это приготовленный Ко Ино напиток «свиндари». Предки островитян летом всегда готовили и пили этот особый чечужский напиток здоровья с молочнокислыми бактериями. В те времена, когда не было холодильников, рис часто скисал, и, чтобы его не выбрасывать, из него стали делать питательный напиток, который назвали «свиндари». Брали пару ложек измельчённого «нурука» (разновидность закваски из зёрен пшеницы), добавляли к нему три миски холодного риса, перемешивали и оставляли на ночь. Наутро во вспенившуюся массу добавляли немного мёда и сахара и кипятили. Потом остужали и пили. Точно так же готовит этот напиток сегодня наша героиня. Бабушка Ко выпивает чашку «свиндари» и со знанием дела говорит: «Когда есть особо не хочется, чашки этого напитка достаточно, чтобы слегка перекусить».

Секреты приготовления блюд из чечжуских морепродуктов от «хэнё» Ко Ино

Всё, что из моря, — полезно». На столе «хэнё» Ко Ино всегда много морепродуктов: это и

живой осьминог, и морские ушки, и трепанги, и морская капуста, и моллюски «сора». Интересно, какие блюда готовит из них наша собеседница? Наверняка, в этом кроется секрет её долголетия. Каков же рецепт? «Рецепт ещё какой-то. Всё просто», — как отрезала г-жа Ко. Просто и без изысков. Если на материке не жалеют специй, то блюда от г-жи Ко лишены подобных излишеств.

Вот её рецепт каши из осьминога — блюда, полезного для здоровья в любое время года. У осьминога много щупалец, которыми он беспрестанно шевелит, поэтому нарезать его не так просто. Нужно тщательно промыть его несколько раз в воде, а затем споро порубить на разделочной доске. Потом налить на сковороду кунжутного масла, обжарить на среднем огне, затем добавить воду, рис и варить, помешивая. Тут подойдёт и обычный рис, и заранее замоченный в воде. В качестве приправы достаточно добавить только соль.

Дорогие и редкие морские ушки лучше всего

«1 Ко Ино и её дочь, Кан Мёнсон, которые выглядят очень внушительно в гидрокостюмах, вернувшись к повседневной реальности, являются воплощением пасторального образа пожилой матери и дочери, которых можно встретить в любой деревне.2 Блюда, которые «хэнё» Ко Ино готовит из морепродуктов, отличает простота и почти полное отсутствие специй. Не в этом ли их прелесть?

2


прошлое и настоящее «хэнё» острова Чечжу-до


13K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

Остров Чечжу-до, расположенный у самой южной оконечности Корейского полуострова, во многом является уникальным, и одна из главных составляющих его уникальности — это «хэнё». Давайте попробуем разобраться, откуда ведут своё происхождение эти ныряльщицы, ставшие символом стойкости чечжуских женщин, а также, заглянув в их жизнь, узнаем о духовных ценностях и образе жизни островитян, которые на протяжении веков жили с опорой на море. Ю Чхорин, профессор антропологии, Университет Чечжу | Фотографы: Ким Хынгу, Ан Хонбом

Ранним утром лёгким и упругим шагом «хэнё» направляются к морю с надеждой на хороший улов.


Корейским словом «хэнё», которое означает «мор-ская женщина» (海女), называют профессиональных

ныряльщиц, собирающих морепродукты и не использую-щих аквалангов. На острове Чечжу-до, который в 2007 году был внесён в список Всемирного природного наследия ЮНЕСКО, в настоящее время трудится более 4.500 «хэнё». Надо сказать, что добыча морепродуктов посредством ныряния на глубину без снаряжения издревле была рас-пространена по всему миру, но в настоящее время толь-ко в Корее и Японии можно найти людей, для которых это занятие является профессией.

Как давно жители острова стали, задержав дыхание, нырять под воду, чтобы собирать дары моря? Судя по воз-расту раковинных куч, найденных археологами в деревне Санмо-ри, чечжусцы начали добывать моллюсков ещё в III веке до н.э. Однако ловили ли они, ныряя под воду, сейчас сказать невозможно.

В «Приказе о вступлении в силу закона о рыболовстве» подводная рыбная ловля без экипировки определяется как «рыболовство путём погружения под воду без кисло-родного аппарата с использованием серпа, мотыги, ножа и др. инструментов для ловли и собирания различных видов моллюсков, водорослей, а также сидячих животных и рас-тений». Упоминание о рыболовах, добывающих морепро-дукты и подобных современным «хэнё», впервые появля-ется только в XVII веке, да и то лишь в документах, относя-щихся к острову Чечжу-до. Но означает ли это, что в эпоху Чосон «хэнё» существовали только на острове Чечжу-до? Если проверить записи о пищевых продуктах местного производства в различных районах Кореи, то в них водо-росли, моллюски «сора», морские ушки и другие дары моря, которые являются объектом промысла «хэнё», пред-ставлены как продукты, добытые в различных приморских районах Корейского полуострова, в том числе и на остро-ве Чечжу-до. Однако о том, как их добывали, история умал-чивает. Дело в том, что на морских побережьях, где раз-ница между приливами и отливами особенно заметна, во время отлива можно собирать даже морские ушки, обита-ющие на довольно большой глубине. Поэтому предполага-ется, что даже в эпоху Чосон «хэнё» в Корее существовали только на острове Чечжу-до.

Чечжуские «хэнё»: ныряльщицы без снаряжения До конца XVII века на Чечжу-до существовали мужчины-

ныряльщики, которых называли «пхочжак». Они в основ-ном добывали морские ушки в глубоком море, тогда как женщины-ныряльщицы на относительном мелководье собирали водоросли, в частности многие виды морской капусты. Но с наступлением XVIII века это ремесло полно-стью перешло в женские руки. В чём же причина этого? Был ли это постепенный процесс, связанный с тем, что женский организм лучше приспособлен для ныряния? Или, возможно, женщинам пришлось взять на себя выпла-ту натурального оброка вместо мужей, которые, не выдер-жав бремени чрезмерных податей, бежали на материк?

Судя по различным историческим документам, вторая причина представляется наиболее вероятной.

Современные чечжуские «хэнё» — это женщины, ныря-ющие без снаряжения с целью добычи морепродуктов, работающие по принципу капиталистического способа производства, а не их менее удачливые предшественни-цы, которые трудились ради выплаты натурального обро-ка. Самой главной предпосылкой того, что ремесло «хэнё» превратилось в прибыльную профессию, стали выезды на заработки за пределы острова. Торговцы с материка, при-ехав на Чечжу-до, нанимали бригаду ныряльщиц на кон-кретный период, после чего «хэнё» отправлялись собирать морские водоросли на побережья Восточного и Южного морей. Впервые это случилось в 1895 году. Паночжин и Пхохан в Ённаме были участками, где трудились ныряль-щицы из Японии, которых по-японски называют «ама». Но по мере того как бригады чечжуских «хэнё» стали выез-жать с острова на заработки, «ама», работающих в Корее, становилось всё меньше, а после 1929 года они и вовсе исчезли. Естественно задаться вопросом, почему это про-изошло.

Японские ныряльщицы, выйдя в море на лодке, чтобы быстрее опуститься на глубину, использовали верёвку, к которой было привязано тяжёлое металлическое грузи-ло. А когда они поднимались на поверхность, то гребцы в лодке (обычно их мужья) вытягивали верёвку. Эту верёв-ку называли «верёвкой жизни». Однако чечжуские «хэнё», используя буй «тхевак», сделанный из тыквы-горлянки, ложились на него грудью и заплывали на глубину, после чего погружались за счёт собственных усилий. А посколь-ку они не нуждались в услугах гребца, производитель-ность их труда была выше, чем у японских «ама».

Сейчас в Корее «хэнё» можно увидеть на нескольких островах, но самой большой численностью «морских женщин» славится остров Чечжу-до. Следует отметить и то, что ныряльщицы в других районах страны переняли это ремесло именно от чечжуских «хэнё», которые в своё время выезжали туда на заработки. Поэтому «хэнё», живу-щие в прибрежных районах, делятся на осевших там уро-женок Чечжу-до и местных ныряльщиц.

Чечжуские женщины, которые продолжают быть «хэнё»

Чечжуские «хэнё» обычно работают на глубине около 10 метров. Задержав дыхание и нырнув под воду, они при-мерно в течение минуты собирают морепродукты. В лет-ний сезон ныряльщицы проводят в море 6-7 часов, зимой — от 4 до 5 часов и уделяют своему ремеслу примерно 90 дней в году. То, что культура «хэнё» достигла наибольшего расцвета на Чечжу-до, не означает, что местные женщи-ны обладают какими-нибудь особыми физическими дан-ными: навыки «хэнё» приобретаются путём длительной и интенсивной практики. В 1960-х годах, когда численность «хэнё» на острове была максимальной, то, что девочки в прибрежных деревнях учились нырять на мелководье, в

1, 2 Самой большой численностью «морских женщин» в Корее гордится остров Чечжу-до. На острове этим ремеслом занимаются не только молодые ныряльщицы: даже пожилые «хэнё», которым уже за 70 лет, по-прежнему прекрасно справляются со своими профессиональными обязанностями.

15K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4 2

1


т. наз. «детском море», считалось естественным делом. Как правило, девушки начинали заниматься ремеслом «хэнё» в возрасте 17 лет, а потом в результате длительной работы становились настоящими «хэнё».

Словом «пультхок» здесь называют раздевалку, или, скорее, место отдыха, которое устраивали на берегу. Тра-диционный «пультхок» был символом общины чечжуских «хэнё». Вообще, это слово означает место разведения костра. Поскольку ныряльщицы, одетые лишь в традици-онное облачение «хэнё» из хлопчатобумажной ткани или бязи, в течение длительного времени находились в воде, они разводили на берегу костёр, который согревал их после погружений. В некоторых деревнях ныряльщицы отправлялись на промысел на лодках, и тогда костёр раз-водили в лодке. С середины 1970-х годов чечжуские «хэнё» стали использовать гидрокостюмы. Примерно тогда «пуль-тхоки» стали исчезать, а на их месте появились современ-ные раздевалки.

традиция общинной жизни с глубокими корнями С 1980-х годов ремесло «хэнё» перестало быть неиз-

бежностью для чечжуских женщин и превратилось в дело выбора. Поскольку правом доступа на определённый

участок морского побережья, где работают ныряльщицы, обладает кооператив рыболовецкой деревни, женщи-на, решившая стать «хэнё», должна сначала стать членом кооператива. Обычно это происходит после замужества. Новоиспечённые «хэнё» затем вступают в ассоциацию ныряльщиц — добровольную организацию, существую-щую внутри кооператива.

Такие ассоциации ныряльщиц решают, когда и какие морепродукты можно собирать, в течение какого вре-мени нельзя выходить в море, если в деревне случаются похороны или свадьбы, и другие вопросы. Поскольку суть ремесла «хэнё» состоит в сотрудничестве, решения на собраниях ассоциации обычно принимаются единогласно. Хотя ныряльщицы соперничают, во время работы в море они становятся друг для друга гарантом безопасности, поэтому чечжуские «хэнё» всегда заботятся о своих товар-ках. Они всегда работают рядом, чтобы видеть свою напар-ницу.

Среди пословиц, бытующих в среде чечжуских «хэнё», есть и такая: «Заработаешь в этом мире, а потратишь уже в ином». Это значит, что ныряльщицы занимаются опасным ремеслом. Каждую весну местные «хэнё» проводят шаман-ский обряд «чамсу-кут», во время которого они обращают-

Чечжуские «хэнё» обычно работают без аквалангов на глубине около 10 метров. Задержав дыхание и нырнув под воду, они примерно в течение минуты собирают морепродукты. В летний сезон ныряльщицы проводят в море 6-7 часов, зимой — от 4 до 5 часов; а занимаются они своим ремеслом примерно 90 дней в году. То, что культура «хэнё» достигла наибольшего расцвета на Чечжу-до, не означает, что местные женщины обладают какими-то особыми врождёнными физическими данными, подходящими для этой профессии. Дело в том, что навыки «хэнё» приобретаются в результате длительной и интенсивной практики.

17K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

ся к «Бабушке Царя Драконов», богине моря, с просьбой уберечь их от опасностей в море. Во время обряда все ныряльщицы становятся потомками этой богини, и осозна-ние того, что они являются потомками одного предка, фор-мирует у них чувство общинной солидарности.

Ремеслом «хэнё» нельзя овладеть за сутки. Навыки приходят с годами. И тогда знания, обретённые в процес-се работы, становятся важнее объёма лёгких или способ-ности долго оставаться в холодной воде. У каждой «хэнё» в голове есть подробная карта морского дна, на которой отмечены рифы и места обитания морской живности. Они также знают о течениях и ветрах всё, что нужно для их про-фессии. Эта карта и эти сведения усваиваются по мере приобретения опыта.

Ремесло «хэнё» требует наличия определённых навы-ков. Чечжуские ныряльщицы в зависимости от мастерства присваивают друг другу разряды: низший, средний и выс-ший. «Хэнё» высшего разряда не только являются велико-лепными ныряльщицами, но и обладают обширными зна-ниями о морепродуктах и топографии морского дна. Гово-рят, что «хэнё» высшего разряда может предсказать погоду лучше любого метеобюро.

Как подчеркнула одна чечжуская «хэнё», этому ремес-лу «учишься глазами». Знания, необходимые для ныряния и собирания морепродуктов, невозможно приобрести на слух или почерпнуть из учебника. Учатся здесь на практи-ке, а используя знания на практике — учится. В раздевал-ке начинающие «хэнё» не только получают необходимые знания, но и узнают обязанности «хэнё», учатся заботиться друг о друге.

ремесло «хэнё» как экологичный способ существования, у которого есть будущее

Чечжуские «хэнё» являются крайне важным компонен-том идентичности островитян. Ведь среди них, наверное, не найдётся ни одного человека, среди родственников которого не было бы «хэнё». Образ «хэнё» символизирует бесстрашие, с которым чечжусцы бросают вызов приро-де. В силу скудости местной почвы вулканического проис-хождения «хэнё» временами приходилось брать на себя ответственность за выживание семьи. Кроме того, работая общинами на определённых участках морского побере-жья, ныряльщицы отдавали прибыль от промысла дерев-не или открывали на эти средства школы.

Ремесло чечжуских «хэнё», являясь экологичным спо-собом собирания морепродуктов, имеет все шансы на будущее. Поскольку человек может оставаться под водой лишь короткое время, это заставляет обуздывать жад-ность. Только кооператив рыболовецкой деревни, кото-рый следит за участком побережья, где работают «хэнё», определяет сезонные сроки промысла, количество рабо-чих часов, размер морских животных, которых разреша-ется ловить, регламентирует способы и орудия промысла. Воспринимая участок побережья, служащий им местом работы, как своего рода личное хозяйство, ныряльщи-

цы два-три раза в год освобождают от сорняков морской берег и приливно-отливную зону. Это делается для того, чтобы помочь обильно расти водорослям, которые сами «хэнё» впоследствии будут собирать, и водным растениям, которые служат кормом для моллюсков. Распространение на участке молоди моллюсков также является обязанно-стью ныряльщиц. По сути, это способ жизни в симбиозе с природой.

Однако реальность наших дней такова, что количество «хэнё» сокращается каждый год, в результате под угрозой оказывается само существование этого уникального тра-диционного ремесла. Число ныряльщиц, которых в 1965 году было более 23.000 человек, к 1975 году сократилось примерно до 8.400. В этот же период произошло самое резкое уменьшение численности «хэнё» — они потеряли практически треть своего состава. Причина этого кроется в том, что именно в те годы власти острова начали пре-творять в жизнь политику развития Чечжу-до, в частности стали стимулировать туристический бизнес и выращива-ние цитрусовых. В последующие годы количество «хэнё» продолжало сокращаться, и, согласно данным на 2012 год, их осталось немногим более 4.500.

Наряду с сокращением численности «хэнё» продол-жается их старение. В 1970 году «хэнё» в возрасте до 30 составляли около 31% от общего числа ныряльщиц. Одна-ко по данным исследований 2012 года среди чечжуских «хэнё» не осталось ни одной женщины моложе 30 лет, а количество ныряльщиц в возрасте от 30 до 50 лет соста-вило лишь 2%. Если сейчас среди молодых островитянок можно редко встретить тех, кто стремится стать «хэнё», действующие «хэнё» продолжают выходить в море, пока позволяет здоровье, оставаясь в профессии до достиже-ния 80-летнего рубежа и ещё более глубокого возраста.

Чтобы традиция чечжуских «хэнё» не прервалась, необ-ходимы защитные меры, которые позволят им иметь ста-бильный доход и жить полноценной, здоровой жизнью. С этой целью власти острова уже предпринимают различ-ные меры. В частности, в рыболовецкие деревни поставля-ют молодь моллюсков «сора» и морских ушек, ныряльщиц снабжают гидрокостюмами, стараются обеспечить их бес-платным медицинским обслуживанием. В ходе консуль-таций с рыболовецкими кооперативами, разрабатывает-ся план всесторонней поддержки программ воспитания новых «хэнё».

Однако более всего необходимо, чтобы сами чечжу-ские ныряльщицы сократили количество рабочих часов в день и количество рабочих дней в году. Когда при актив-ном участии самих «хэнё» будут разработаны защитные меры, гарантирующие здоровье и безопасность ныряль-щиц, а также стабильный доход, повысится вероятность того, что новому поколению захочется перенять их ремес-ло. И в этом случае традиционный промысел чечжуских «хэнё» сможет продолжить своё существование как один из способов производства в сегодняшнем высокоинду-стриальном обществе Кореи.


сила и выносливость чечжуских женщин, закалённых тяжёлым ремеслом Настолько это тяжело — задержать дыхание и надолго погрузиться под воду? Набрав в лёгкие воздуха, «хэнё» ныряют на глубину, где в течение пары минут охотятся на морскую живность, а потом, когда всплывают на поверхность, из лёгких ныряльщиц вырывается резкое «хууу». Этот звук, который называют «сумби-сори», есть свидетельство жизни, как бы говорящее: «Жива!» Звуки «сумби-сори», разносящиеся над морем, и есть хор самой жизни. Чу Ганхён, профессор Университета Чечжу, директор Центра исследований азиатско-тихоокеанской культуры и океана | Фотограф: Ли Сонын


19K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

сила и выносливость чечжуских женщин, закалённых тяжёлым ремеслом

На самом деле, если разобраться, то это ремесло существует не только на Чечжу-до. Ещё задолго до того, как погружение под воду

без снаряжения стало набираться популярность среди наших совре-менников как разновидность дайвинга, люди добывали природные ресурсы, ныряя в речные или морские воды. В этом смысле, возможно, история ныряния без экипировки началась вместе с историей челове-чества. Такие страны, как Япония, Индонезия, Австралия, Шри-Ланка, Южная Индия, Оман и другие, с древних времён славились своими ныряльщиками, которые опускались на морское дно в поисках рако-вин с жемчугом. Также широко известно, что в Средиземном море и на Карибах люди ныряли под воду, чтобы собирать губки, в Италии ныряльщики отправлялись в море за красными кораллами, а в Крас-ном море и у Гавайев — за чёрными кораллами. Если говорить о море-продуктах, то люди издревле собирали морские ушки, различные мол-люски и мидии.

Интересно, что ныряльщики не только занимались непосредствен-но сбором кораллов, губок и моллюсков, но также помогали другим ловить рыбу. Нырнув под воду, они ставили сети, загоняли косяки рыб в ловушки или собирали пойманную рыбу. Ныряльщики работали вместе с другими людьми, живущими с опорой на море, поскольку подобный труд был невозможен без совместных усилий.

Во многих уголках мира ныряльщики без всякого снаряжения погружались под воду и занимались этим опасным ремеслом, рассчи-тывая только на физические возможности собственного организма. Подобный труд широко практикуется и сейчас, при этом за прошедшие века мало что изменилось. Маски для плавания вошли в оборот менее ста лет назад, а гидрокостюм, защищающий от холода, и вовсе является изобретением совсем недавнего времени.

От мужского ремесла к женскому Во всём мире морской промысел посредством ныряния под воду

всегда был мужским занятием. И с этой точки зрения Корея стоит особ-няком в мировой истории этого ремесла. Чечжуские «хэнё» гордятся собственной самобытной историей и, представляя собой сплочён-ную организацию, до сих пор продолжают традиции своего нелёгкого ремесла. Жизнь местных ныряльщиц, в частности последовательность и системность их профессионального занятия, общинный характер организации, параллельное осуществление труда и ритуала — всё это само по себе неоднократно становилось предметом интереса со сторо-ны многочисленных исследователей.

История чечжуских «хэнё» довольно печальна. Местные ныряльщи-цы должны были поставлять ко двору морские ушки в качестве нату-рального оброка. На самом деле ещё в первой половине XVII века этим ремеслом занимались не только женщины. Но когда численность муж-чин-ныряльщиков, ответственных за поставку местных продуктов в столицу, сократилась, эта повинность легла на плечи женщин. Местные мужчины, не выдержав жестокой эксплуатации со стороны чиновни-ков, бежали на материк, где зарабатывали себе на жизнь промыслом морепродуктов в прибрежных деревнях. И когда число чечжусцев, отправившихся на континент, превысило 10.000, во второй половине XVI века на острове возник серьёзный дисбаланс мужского и женского населения.

В путевых заметках «Краткое путешествие к южным морям» (南溟小乘), написанных Им Чже, поэтом среднего периода эпохи Чосон, во время путешествия по Чечжу-до, привлекает внимание следующий

отрывок: «Количество чечжуских мужчин, которые не возвращаются из моря, затонув вместе с лодкой, достигает более 100 человек в год. Поэтому женщин здесь много, а мужчин мало, из-за чего среди женщин, живущих в сельской местности, мало у кого есть муж». В этой горест-ной ситуации, когда, оставшись в одиночестве, вдовы, взявшие на себя обязательства мужа-ныряльщика, были вынуждены холодной зимой почти полностью раздетыми нырять в море, на свет появились стойкие и выносливые чечжуские «хэнё». И то, что в наши дни Чечжу-до часто называют «островом женщин» во многом связано с этой печальной страницей истории острова.

Оставив плачущего ребёнка в корзинке на берегу, выходят в море Ныряльщицы часто становились объектом презрения. На Чечжу-до

те, кто провозглашал себя местной знатью, насколько возможно стре-мились избегать занятия этим ремеслом. Ведь если ты всё время про-водишь в солёной морской воде, то со временем кожа огрубеет, как бы ты за ней не ухаживал. В конце XVIII века литератор Син Гвансу в своём собрании сочинений живо описал свои впечатления от погружения «хэнё»:

Увлекаемая течением, неожиданно появляясь то тут, то там, Ныряешь под воду, будто утёнок, научившийся плавать, И только поплавок из тыквы торчит над водой. Вдруг резко рванувшись вверх сквозь синюю гладь, Подтягиваешься по верёвке, привязанной к тыкве,И, на мгновение вынырнув, выдыхаешь долгий порыв ветра.Этот мрачный звук просачивается глубоко, заполняя подводный дворец.В жизни нужно заниматься делом, но отчего непременно этим?Неужели рискуешь жизнью, просто возжелав богатства?

В первой половине XV века местный чиновник по имени Ки Гон как-то отправился в поездку по острову. Оказавшись на побережье во время свирепой снежной бури, принесённой западным ветром, он был поражён, увидев, что даже в такой холод полураздетые женщины груп-пами ныряли в море. Согласно легенде, потрясённый чиновник, мучи-мый чувством стыда, не съел ни одной мидии или морского ушка, кото-рых эти женщины выловили своими руками.

Второй заместитель председателя государственного совета Сим Сангю в 11 месяце 1824 года в своём обращении королю, сохранив-шемся в «Подлинных записях короля Сунчжо» («Сунчжо силлок», том №27), пишет следующее:

«В разгар зимы, в мороз, раздетые мужчины и женщины, дрожа от холода, ныряют в море, чтобы сорвать морских ушек и морской капу-сты, и если им хотя бы удаётся уцелеть в этих свирепых волнах, это можно считать настоящей удачей; выйдя из моря, они разжигают на берегу костёр и поджаривают свои тела так, что кожа лопается, и появ-ляются морщины, от чего они становятся уродливыми как демоны, и хотя они с таким трудом собирают всего несколько морских ушек и пару пучков водорослей, на деньги, вырученные за этот улов, они живут впроголодь».

На фоне обнищания рыбацких деревень сложилась такая ситуа-ция, когда многие дошли до того, что стали заниматься попрошайни-чеством, бродя от деревни к деревне. А это свидетельствует о том, что те, кто стал выходить в море, чтобы добывать под водой продукты,


были движимы ещё более крайней нуждой. Причём это в наши дни люди погружаются под воду в гидрокостюмах, которые до некоторой степени сохраняют тепло человеческого тела, а в прошлом даже в раз-гар зимы местные «хэнё» ныряли в холодное море почти полностью раздетые. В то время ткань была редкостью, так что даже одежду для ношения на каждый день было трудно себе справить, поэтому, вероят-но, мало у кого было достаточно средств, чтобы иметь отдельно одежду для ныряния, которая к тому же быстро портилась бы от морской воды. Конечно, «хэнё» не работали полностью раздетыми — как свидетель-ствуют исторические документы, они ныряли с обнажённой грудью, но в подобии подштанников. Отправляясь в море, ныряльщицы оставляли своих грудных детей в корзинках на берегу.

работа в море и работа в поле Чечжуские женщины начали заниматься ремеслом «хэнё» уже в

XVI-XVII веках. Они начинали практиковаться ещё в детстве, когда пле-скались на мелководье, собирая моллюски или водоросли. Ремесло передавалось изустно и осваивалось на собственном опыте прямо на месте. Основные способы и методы погружения, потенциальные опас-ности, подстерегающие в море, законы взаимной вежливости и обще-ния между коллегами, правила сбора и продажи улова — всё это усва-ивалось и передавалось опытным путём. Подобные знания представ-ляли собой своеобразный неписаный закон, и все «хэнё», входящие в общину, должны были обязательно подчиняться ему. Строгие предпи-сания неукоснительно исполнялись хотя бы ради безопасности самих ныряльщиц.

На отдалённые места промысла плыли на лодке, туда, где побли-же, просто заплывали. Главным образом собирали морские ушки, раз-нообразных моллюсков, морских ежей, трепангов, бурые и красные водоросли, в том числе агар-агар, и т.д., но главным сокровищем моря, конечно, были морские ушки. Летом «хэнё» добывали на морском дне при помощи тяпок бурые водоросли Ecklonia cava (по-корейски «камт-хэ») и удобряли ими землю. Говорят, что после этого земля хорошо родила в течение трёх лет, даже если не использовались дополнитель-ные удобрения. Это показывает, что функции «хэнё» не ограничивались только морским ремеслом.

Половину времени ныряльщицы трудились в море, а другую поло-вину — на поле. Все «хэнё» обязательно совмещали работу в море с работой на поле. Поднятым со дна моря илом они насыщали бедную вулканическую почву и, посеяв семена, выращивали злаки. После рабо-ты в море они шли на работу в поле, там выпалывали сорняки, а потом, когда наступал прилив, снова отправлялись в море. Работать в поле тоже было отнюдь нелегко. На островах Тихого океана существуют ныряльщики, которые занимаются похожим ремеслом, однако почти нигде в мире люди не совмещают крайне тяжёлую работу в море с тру-дом на полях. Кроме того, не будет преувеличением сказать, что чеч-

жуские «хэнё», используя собранные в море водоросли в качестве удо-брения и тем самым создав экологичный органический цикл, создали образец экологического земледелия.

Профессиональная и одновременно ритуальная община «Хэнё» выходят в море на работу от 10 до 12 дней в месяц. Ныряль-

щицы вынуждены подстраивать свой рабочий график под приливы и отливы. Недаром одна из их пословиц гласит: «Во время отлива слоня-емся туда-сюда, а как начинается прилив, бросаемся в море». Однако ныряльщицы стараются не выходить в море во время весеннего при-лива, за исключением периодов стоячей воды. Когда на море боль-шие волны, работать ещё тяжелее. Во время весеннего прилива волны высотой в пару метров ощущаются на глубине вдвое больше их соб-ственной высоты, то есть до 4 метров. Во время сильного волнения невозможно ухватить раковину морского ушка, даже если она находит-ся прямо перед глазами — потому что вода ходит ходуном.

Хотя теперь ныряльщицы выходят в море в так называемой «водной одежде», на большой глубине, когда стремительно пронёсшаяся мимо крупная рыба оставляет рану на теле или набрасывается стая акул, гидрокостюм защищает не больше, чем кожа. Бывает, что намотанная на руку верёвка, к которой привязан нож, застревает между раковин морских ушек, и тогда ныряльщица не может подняться на поверхность и погибает от нехватки кислорода. Подобным образом их ремесло всег-да сопровождается опасностью смертельного исхода. Поэтому «хэнё», прибегая к традиционному шаманскому обряду, вверяют свою судь-бу в руки божеств. Каждый год ныряльщицы сообща проводят обряд «чамсу-кут». И это значит, что профессиональная, трудовая община также выполняет функцию ритуальной.

«Хэнё» жёсткой рукой управляют семейной экономикой. Поми-мо дел по дому, они занимаются своим ремеслом и на заработанные своим трудом деньги покупают участки земли для обработки и отправ-ляют детей учиться в университеты. Суровое ремесло неизбежно сопровождается тяжёлыми профессиональными болезнями. Другими словами, большинство ныряльщиц страдает от проявлений кессонной болезни. Стоит появиться головной боли, они без промедлений прини-мают обезболивающие или лекарства от простуды. Современная поли-тика соцобеспечения позволяет «хэнё» проходить специальное обсле-дование и лечиться в клиниках, однако о полном излечении мечтать не приходится.

Чечжуские «хэнё» занимались своим ремеслом не только в морских водах, окружающих остров. Многие отправлялись в Пусан, острова Уллын-до, Ток-то, Хыксан-до и другие подобные места, и даже в различ-ные страны Северо-Восточной Азии, такие как Китай, Россия и Япония. Некоторые ныряльщицы уезжали с острова в довольно длительные «рабочие командировки»: отправившись весной на чужбину, они рабо-тали там в течение полугода и больше, а потом осенью возвращались

Основные способы и методы погружения, потенциальные опасности, подстерегающие в море, законы взаимной вежливости и общения между коллегами, правила сбора и продажи улова — всё это усваивалось и передавалось опытным путём. Подобные знания представляли собой своеобразный неписаный закон, и все «хэнё», входящие в общину, должны были обязательно подчиняться ему.

21K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

на родину. Были и те, кто отправлялся на заработки в такие отдалён-ные места, как Циндао и Далянь (Китай), проводя по нескольку дней в вёсельной лодке.

Чтобы сэкономить на еде, ныряльщицы брали с собой дешёвые крупы, например чумизу, и копили деньги путём экономии и воздержа-ния. Матери с грудными детьми брали с собой детей на работу и, держа их на руках, кормили грудью. Были и такие «хэнё», про которых расска-зывали, что они, отправившись на работу на континент, рожали детей прямо в лодке.

«Хэнё» выходят на работу вплавь или отправляются в море на лод-ках группами по 15-20 человек. Бывает, что, выйдя за пределы «ближне-го моря» (море рядом с островом), они отправляются на заработки за границу и там занимаются своим ремеслом в «дальнем море», при этом едят, спят и живут в лодке. Нельзя не упомянуть и о том, что чечжуские ныряльщицы оставили яркий след в истории движения за независи-мость Кореи в прошлом веке.

Изнурительный труд «хэнё», которые собирают морепродукты на дне море, иногда опускаясь на глубину до 20 метров, несомненно, рас-ширяет представление о физических возможностях человека. Обсуж-дение жизни моря вокруг острова Чечжу-до изначально невозможно без разговора о местных ныряльщицах. Потому что «хэнё» — это одно-временно альфа и омега жизни островитян.

Чечжуские «хэнё» каждую весну проводят шаманский обряд «чамсу-кут», во время которого обращаются к богине моря с просьбой уберечь их от опасности в море и ниспослать им богатый улов. Масштабность этого обряда может быть самой разной — от малочисленного действа, проводимого силами «хэнё» одной деревни, до «Чхильморидан ёндын-кут» — обряда, внесённого в список Важнейшего нематериального наследия ЮНЕСКО.


«Морские женщины» нашего времениЧтобы понять, как общество относится к той или иной профессии, часто бывает полезно задать следующие вопросы: «Испытываете ли вы дискомфорт, рассказывая окружающим, чем занимаются ваши родители?», «Хотели бы вы, чтобы ваши дети унаследовали вашу профессию?» До последнего времени, когда корейское правительство выдвинуло профессию «хэнё» для внесения в Список нематериального культурного наследия ЮНЕСКО, сами морские ныряльщицы и их дети, вероятно, находили подобные вопросы не слишком приятными. И Чжинчжу, писатель-фрилансер | Фотографы: Чо Чжиёнг, Ким Хынгу


В Aqua Planet, самом большом океанариуме в Азии, можно увидеть выступление «хэнё» 4 раза в день.

23K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

На протяжении столетий чечжуские «хэнё», или «морские жен-щины», зарабатывая на жизнь вместо неспособных содержать семью мужей, фактически выполняли функцию главы семьи, но

при этом не получали должного уважения и даже обвинялись в оскор-блении общественной морали, поскольку занимались своим промыс-лом почти раздетыми. Погружаясь зимой в ледяное море, они тратили потом заработанные средства, чтобы поднять детей, которые в боль-шинстве своём отправлялись на материк. Видимо, поэтому дети не любили признаваться в том, что их мать — «хэнё», да и сами ныряль-щицы редко хотели, чтобы их дети унаследовали эту профессию. Г-жа Ким Ынсиль, 80-летняя «хэнё», история жизни которой недавно была опубликована в американском издании «Нью-Йорк таймс», говорит, что хотя ремесло помогло ей поставить на ноги пятерых детей, её един-ственная дочь даже не умеет плавать.

Цифры также подтверждают это положение дел. Согласно данным администрации провинции Чечжу-до, количество «хэнё», которое в 1965 году превышало 23 тысячи, теперь сократилось до 4.600. При этом среди них более 50% составляют пожилые женщины в возрасте за 70. Говорят, что на место 130 «хэнё», умирающих ежегодно, приходит лишь 15 новых. Если так пойдёт и дальше, то уже через 20 лет на острове не останется и 1.000 «хэнё». А это значит, что многовековая традиция этого ремесла вскоре прервётся навсегда.

Единственный способ сохранить традицию «хэнё» состоит в целе-направленной политике на уровне правительства, которое должно воспринимать ныряльщиц как носителей традиционного культурного наследия и создать условия для привлечения в это ремесло молодых кадров. Ещё одним путём может стать создание разнообразного куль-турного контента, в котором «хэнё» представали бы в образах «сильных матерей», «дочерей моря» и «живых русалок». Кроме того, можно поощ-рять людей приобретать навыки «хэнё», чтобы впоследствии использо-вать их в каждодневной физической активности, а также для проведе-ния досуга, например для занятий плаванием или дайвингом.

Шаги, предпринимаемые как правительством, так и частными лицами для внесения «хэнё» в Список нематериального культурного наследия человечества ЮНЕСКО, школы, где готовят «хэнё» на люби-тельском уровне, фестиваль «хэнё», проводимый местными властями, программы, организованные рыболовецкими кооперативами, чтобы любой желающий может попробовать, погрузившись на глубину, поло-вить моллюсков или остановиться на пару дней в частном доме, созда-ние местными анимационными студиями мультперсонажей, таких как маленькая «хэнё» Монни или островитянин Сочжуни, — всё это можно считать попытками диверсификации и модернизации культуры хэнё.

Директор И Ханён, возглавляющий некоммерческую организацию Ассоциация за сохранение культуры «хэнё» Чечжу, обратил внима-ние на потенциальные возможности использования навыков «хэнё» в самой разнообразной деятельности. Прежде г-н И работал инструкто-ром по различным видам дайвинга на материке, а затем, чтобы изучить способ погружения чечжуских «хэнё», записался в местную Школу «хэнё» Хансупхуль (директор И Хакчхуль, далее Школа «хэнё»), и это стало поворотным моментом в его жизни. Бывший инструктор остал-ся на Чечжу-до и в настоящее время занимается целым рядом разно-образных коммерческих проектов, а в частности — организовал про-изводство витаминных добавок из водорослей, которые собирают «хэнё», популяризирует дайвинг, проводит различные выступления и

мероприятия на воде, предоставляет услуги по очистке крупногабарит-ных аквариумов. Подводное выступление «хэнё», которое проводится 4 раза в день на глубине 20 метров в огромном аквариуме Aqua Planet, самом большом аквариуме в Азии, — это тоже его проект.

Aqua Planet, созданный по инициативе департамента морского развития администрации острова Чечжу-до и затем переданный под управление компании Hanwha Hotel & Resort, своими размерами пре-восходит знаменитый аквариум Чурауми, расположенный на Окинаве. Ныряльщицы, участвующие в шоу, — это члены кооперативов рыбац-ких деревень Синян и Косон, их средний возраст превышает 70 лет. Взрослые зрители, проникаясь буднями «хэнё», обычно очень тепло реагируют на их выступления. Пожилые ныряльщицы, слыша аплодис-менты, говорят, что «никогда в жизни так не гордились своим ремес-лом» и что во время выступлений они как будто «освобождаются от гнёта, что скопился на душе за долгую жизнь». Теперь некоторые из них выступают с лекциями и даже становятся «звёздами» СМИ.

Директор И говорит, что в период индустриализации морепродук-ты, которые добывали местные «хэнё», погружаясь в холодную воду, продавали в Японию, что обеспечивало приток валюты в государствен-ный бюджет. Это значит, что местные ныряльщицы не только кормили собственные семьи, но и способствовали обогащению всей страны. В наши дни, когда эффективность этого промысла, сошла на нет, ремес-ло «хэнё» превращается в уникальный культурный контент, которому трудно найти аналоги в мире.

Школа «хэнё» как старт новой жизни Есть и другие люди, чья жизнь изменялась из-за «хэнё». И не послед-

нюю роль в этом играет Школа «хэнё». В апреле этого года в этом учреждении, открывшем свои двери в рыбацкой деревне уездного центра Халлим-ып, начали набирать уже 7-ой курс. Обычно на курс берут примерно 50 человек (35 с острова, 10 из других районов стра-ны, 5 иностранцев). В этом году подали заявление 240 человек, из них выбрали 70. Говорят, что вследствие стремления людей к «медленной жизни» на Чечжу-до конкуренция между «абитуриентами» с континен-та с каждым годом становится всё жёстче. Несмотря на то что эта школа не является профессиональным центром подготовки «хэнё», обучение в ней позволяет приобрести базовые навыки, поэтому каждый год в школу приходит два-три человека, намеревающихся в будущем стать профессиональными «хэнё». Как правило, к ним относятся те, кто посту-пает в школу по рекомендации местных рыбацких кооперативов. Но не всегда. Так, из выпускников прошлого года две женщины, прибывшие на остров с континента, сейчас готовятся стать профессиональными ныряльщицами. Это закадычные подруги, которых разделяет 12 лет, но объединяет общий знак по китайскому гороскопу: веб-дизайнер Син Донсон (27 лет) и фотограф Чан Мира (39 лет).

Г-жа Син, решив внести вклад своим талантом, создала домашнюю страницу Школы «хэнё». Ей, единственной дочери, пришлось убеждать своих родителей в правильности выбранного пути. Г-жа Син мечтает стать самой молодой «хэнё». Она говорит, что в будущем хочет открыть свой ресторан с кухней фьюжн, где будет угощать посетителей блюда-ми из морепродуктов, лично выловленных утром того же дня. Пока же г-жа Син, сотрудница IT-компании в городе Чечжу, планирует отклады-вать деньги, чтобы через три года, когда ей исполнится тридцать лет, отправится в рыбацкую деревню Эволь. Что касается фотографа Чан, то


она приехала на Чечжу-до одержимая желанием сделать не постано-вочные фотографии, а снимки, на которых будут запечатлены реальные будни «хэнё». Можно сказать, что эта страсть фактически заставила её стать «хэнё». Поселившись в деревне Сонсан, г-жа Чан присоединилась к труппе «хэнё», выступающих с представлениями, став первой участ-ницей коллектива без опыта погружений. Будучи новичком, она актив-но проявляет себя во всех видах деятельности, в частности с энтузи-азмом участвует в очистке участка побережья, где работают местные «хэнё». При этом г-жа Чан мечтает когда-нибудь открыть собственную фотостудию.

Фестиваль «хэнё» и посещение музея Фестиваль «хэнё» проходит на острове каждую осень при поддерж-

ке властей провинции. Его лозунг — «Единственный фестиваль в стра-не, ориентированный на женщин». Изначально это было скромное мероприятие, впервые состоявшееся в уездном центре Кучжва-ым в 2007 году и проведённое местными силами. Однако постепенно попу-лярность фестиваля росла, и с 2011 года он вышел на уровень провин-ции Чечжу-до. Во время фестиваля проводится парад «хэнё», сорев-нования по плаванию и погружению, другие программы, в которых принимают участие члены кооперативов рыбацких деревень, съезжа-ющиеся со всех частей острова. Популярность фестиваля такова, что

некоторые даже называют его «маленькой Олимпиадой для морских ныряльщиц». Во время фестиваля местных жителей в специально обо-рудованных местах угощают супом с лапшой («чанчхи-куксу»), а тури-стов даже одаривают свежевыловленными морскими ушками и горбы-лём «чоги».

В силу существующей конкуренции между кооперативами, «хэнё» во время парада стремятся поразить зрителей, то выезжая на электро-велосипедах, то гребя вёслами по воздуху, что делает это мероприятие ещё более зрелищным. В прошлом году внимание публики привлёк хор «хэнё» из деревни Хадо-ри. Ныряльщицы этого хора вместо обыч-ных грустных, даже мрачных трудовых песен исполняют попурри из местного фольклора с использованием диалектных слов и светлые, задорные композиции, поэтому их называют «Хэнё сидэ», т.е. «Поко-ление хэнё» по аналогии с популярной девичьей поп-группой «Сонё сидэ», т.е. «Поколение девочек». Впечатлённый выступлением хора, Ян Банон (также известный как Рё Кунихико), уроженец острова и все-мирно известный музыкант, даже подарил хору «хэнё» песню «Дочери моря».

Помимо фестиваля здесь круглый год проводятся программы, позволяющие попробовать себя в роли «хэнё». Особой популярностью среди туристов пользуются программы, на которые можно записаться в деревнях Сагйе-ри и Хадо-ри. За погружение на небольшую глубину

1

25K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

под руководством профессиональной ныряльщицы нужно будет запла-тить от 20 до 25 тысяч вон (20-25 долларов), а погружение для сбора морепродуктов — моллюсков, крабов и морских ежей — обойдётся в сумму от 5 до 10 тысяч вон (5-10 долларов). В Хадо-ри за 10 тысяч вон можно также испытать на себе «прелести» традиционной раздевалки «пультхок», где «хэнё» переодевались и отдыхали между выходами в море. За исключением очень холодных зим для участия в такой про-грамме можно заранее записаться по Интернету. Председатель коопе-ратива деревни Хадо-ри говорит, что они ищут способы заработать в сфере морского отдыха и культурной индустрии.

Музей «хэнё» Чечжу также заслуживает внимания. На меня особое впечатление произвела одна чёрно-белая фотография, которую я уви-дела в выставочном зале. На ней ещё совсем молоденькая «хэнё» кор-мит грудью ребёнка. Перед ней спиной к камере стоит мальчик лет семи. В этой «хэнё» я увидела себя в тот момент своей жизни, когда, оставив жизнь на материке, вернулась на остров. Когда я переехала на Чечжу-до, моему второму ребёнку не было и года. Помню, как в кори-доре школы или во время встреч с другими мамашами, стоило ребёнку заплакать, я точно так же, отвернувшись, садилась на корточки, чтобы дать ему грудь. Мой собственный образ, когда я страдала от депрессии, оказавшись в этом месте без работы и друзей, и образ этой молодень-кой «хэнё», которой приходилось выходить на промысел в море, оста-

вив ребёнка в корзинке на берегу, неожиданно наложились друг на друга, и от этого у меня на глазах выступили слезы.

На Чечжу-до «хэнё» называют «матерями моря». Время, проведённое в музее, когда я, бродя по его залам и знакомясь с жизнью этих «мате-рей моря», стала по-новому воспринимать, что означает быть матерью, и заново осознавать, в чём состоит сила материнства, имело для меня целительный эффект. И, похоже, не только для меня. Одна женщина, сообщившая о себе, что она является матерью 12-летнего ребёнка и живёт в провинции Кёнги-до, оставила на домашней странице музея запись с просьбой выложить видео с записью момента, когда «хэнё», поднявшись после погружения на поверхность, с силой выдыхают воз-дух, издавая звук, который здесь, на острове, называют «сумби-сори». Женщина рассказала, что однажды, во время пребывания на Чечжу-до, она случайно увидела такой ролик и теперь этот звук не выходит у неё из головы. Размещая свою просьбу, она также сказала, что ей «хотелось бы слышать “сумби-сори”, каждый раз, когда чувствуешь себя уставшей от жизни», и музей, пойдя навстречу этой женщине, вскоре выложил такой ролик на свою страницу. Помимо постоянной экспозиции, в музее также действует программа «Ккома-хэнё» («Малыш-хэнё»), которая позволяет детям на собственном опыте получить представление о том, каково это — быть морской ныряльщицей.

Согласно статистическим данным администрации провинции Чечжу-до, количество «хэнё», которых в 1965 году было более 23 тысяч, теперь сократилось до 4.600. При этом даже среди них более 40% составляют пожилые женщины, которым уже за 70. Говорят, что на место 130 «хэнё», умирающих ежегодно, приходит лишь 15 новых ныряльщиц. Если так пойдёт и дальше, то уже через 20 лет на острове не останется и 1.000 представительниц этого традиционного ремесла.

1 В настоящее время власти Чечжу-до ищут пути сделать «хэнё» ближе к народу, чтобы их традиции смогли закрепиться в качестве исконных традиций острова. С этой целью стены домов на острове украшают изображениями «морских женщин», а на рынке появляется продукция с образами «хэнё».2 Ценные материалы, знакомящие с различными аспектами культуры морских ныряльщиц — от орудий их ремесла до разнообразных документов, ежегодно привлекают в Музей «хэнё» примерно 250 тысяч человек. В холле музея выставлена инсталляция И Сынсу, вдохновлённая образами чечжуских «хэнё».2


Сердце Сеула: тондэмун В эпоху Чосон Сеул, точнее, Ханян был

намного меньше и состоял исключительно из «ханоков» — традиционных деревянных строений. Одним из главных сооружений Сеула была крепостная стена, возведённая вокруг города для защиты от внешних врагов. В стене имелось 8 ворот, четверо из которых — Северные, Восточные, Южные и Западные — играли роль главных пропускных пунктов на въездах в столицу.

Район вокруг ворот Хынинчжи-мун, или Тондэ-мун (Больших Восточных ворот), дли-тельное время был важнейшим торговым и

транспортным узлом, а в 60 — 70-х годах про-шлого столетия, в период стремительного экономического роста, быстро превратился в центр текстильной промышленности, про-дукция которой в те годы была главным пред-метом экспорта. В результате этого сформиро-вался огромный рынок, на котором продава-ли одежду, произведённую тут же, в располо-женных по соседству швейных цехах. Со вре-менем здесь вырос «город в городе» Тондэ-мун, который вскоре стал Меккой корейской моды, где трудились десятки тысяч рабочих, торговцев и дизайнеров, а выражением «мода с Тондэмуна» стали называть предметы одеж-ды и аксессуары, произведённые в этом месте.

В то же время Тондэмун был местом зарож-дения современного корейского спорта. В период японского колониального господства здесь был построен большой стадион, кото-рый до 1980-х годов был ареной, где развора-чивались главные спортивные соревнования. Район, где сосуществовали ворота Хынинчжи-мун, шедевр традиционной архитектуры и №1 в Списке национального достояния, возведён-ный из бетона стадион и рынок, вечно киша-щий покупателями, являлся самым динамич-ным экономическим и культурным простран-ством в Сеуле.

рождение эксклюзивного дизайнерского пространства

Перемены в районе Тондэмун начались в середине «нулевых» годов, когда власти Сеула снесли местные спортивные сооружения с намерением создать здесь пространство,

Комплекс «Дизайн-плаза и парк Тондэмун», более известный как DDP (Dongdaemun Design Plaza and Park) и позиционируемый как новая «визитная карточка» Сеула, недавно открыл свои двери. Это событие сопровождалось серьёзной полемикой, в ходе которой высказывались самые разнообразные мнения об этом проекте. Район Тондэмун, в котором появилось столь занимательное архитектурное сооружение площадью 86.572 кв. м и стоимостью около 450 млн. долларов, является не только местом, где по-прежнему можно увидеть облик старого Сеула — города с более чем 600-летней историей и населением в 10 млн. человек, но и центром огромной фэшн-индустрии. С учётом сказанного DDP выглядит дерзким экспериментальным проектом, призванным создать новую традицию в месте, исполненном особого смысла для каждого корейца. Ку Бончжун, архитектурный колумнист, журналист газеты «Хангёрйе»

новая «визитная карточка» устремлённой в будущее корейской столицы

1 Здание DDP, покрытое 45.133 алюминиевыми панелями, каждая из которых имеет индивидуальную форму и размеры, с наступлением ночи подсвечивается изнутри и сияет подобно гигантской скульптуре. 2 Не только снаружи, но и внутри комплекса разворачивается «пиршество» изогнутых линий. Полностью изолированное от внешнего мира внутреннее пространство заполняют причудливые, словно вылепленные плавными изгибами поверхностей тени, отчего кажется, будто вы оказались в параллельном мире, где остановилось время.

© P

ark

Hae

-woo

k

1

В цеНтре ВНиМаНия

27K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 42

© Virgile Sim

on Bertrand

29K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

За основным зданием своего рода деревню образовала группа небольших зданий, задуманных как площадки для различных культурных мероприятий. Автор проекта DDP Заха Хадид говорит, что больше всего она гордится тем, что комплекс зданий стал единым целым с местной топографией. И действительно, факт того, что в центре Сеула, в окружении небоскрёбов и торговых центров появилось такое обширное по площади горизонтальное пространство, воспринимается как освежающий шок.

© Virgile Sim

on Bertrand


которое стало бы новым культурным объек-том и одновременно воплощением всего, что связано с дизайном. Таким образом, комплекс DDP был призван стать объектом инфраструк-туры, ориентированным на дизайн, который, соединяясь с «фэшн-тауном» на противопо-ложной стороне проспекта, считался бы дви-жущей силой будущего роста Кореи, а также достопримечательностью, которую могли бы посещать туристы, приезжающие в корейскую столицу из других городов и из-за рубежа. Несмотря на то что специализация и эксклю-зивность являются новейшим трендом основ-ных мировых музеев изобразительного искус-ства и выставочных площадей, нигде ещё не было создано такого огромного и великолеп-ного объекта инфраструктуры, ориентиро-ванного исключительно на дизайн. Действи-тельно, с точки зрения затраченных средств комплекс DDP стал самым дорогим обще-ственным проектом в истории современной корейской архитектуры.

Поскольку будущий комплекс должен был стать концептуально новым сооружением, особый интерес вызывал и выбор архитекто-ра. Среди многочисленных именитых корей-ских и зарубежных архитекторов в конечном итоге выбор пал на Заху Хадид (Zaha Hadid)

— звёзду современной мировой архитекту-ры, которая сделала своим брендом «нестан-дартную архитектуру» с плавными изгибами и наклонными линиями, являющуюся полной противоположностью обычной архитектуры с её прямыми линиями и прямыми углами. Г-жа Хадид выиграла конкурс, предложив проект сооружения, которое, идеально вписавшись на место старого стадиона, стало бы частью пейзажа и создавало бы парковую зону. По замыслу архитектора, комплекс должен был раскинуться на обширной территории, подоб-но волнам, поднимающимся на поверхность из-под земли.

Строительство началось в 2009 году, и по мере того, как комплекс стал обретать заду-манный облик, он стал предметом не только пристального внимания, но и острой полеми-ки. До сих пор в корейском обществе наблю-дается столкновение противоположных мне-ний: критики проекта утверждают, что соору-жение, похожее на космический корабль, не вписывается в ландшафт столицы; сторонники же выражают надежду, что DDP станет про-странством с яркой индивидуальностью и вдохнёт новую жизнь в мегаполис.

архитектурная эстетика захи Хадид

Первое, что притягивает взгляд в этом сооружении, — это самобытный дизайн Захи Хадид. Вся конструкция DDP свободна от прямых линий и прямых углов. Это самое огромное сооружение нестандартной формы в мире. Его отличают ассиметричные изги-бы. Внешний вид здания, покрытого метал-лическими панелями, тоже очень необычен. Таинственное сооружение, покрытое 45.133 алюминиевыми панелями, каждая из которых имеет индивидуальную форму и размер, с наступлением ночи подсвечивается изнутри и сияет подобно гигантской скульптуре.

Однако ещё более необычным является внутреннее пространство комплекса. Все его поверхности выкрашены в белый цвет. Здесь, как и снаружи, посетители видят только изо-гнутые линии. Изолированное от внешнего мира внутреннее пространство заполняют причудливые тени, отчего кажется, будто ты оказался в параллельном мире, где останови-лось время.

Отдельные пространства, которые форми-руют само сооружение, тоже являются досто-примечательностью DDP. Обтекаемая форма здания, поднимаясь и извиваясь, создаёт то тут, то там разнообразные укромные уголки. Узкая дорожка между серебристыми колонна-

© A

hn Graphics1

31K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

ми выводит на открытую площадку, а над опу-щенной ниже уровня земли площадью про-тянулся переход, похожий на широкий мост. Открытое пространство, где поверхности земли и структура здания, то и дело меняясь, соединяют внутреннее пространство с внеш-ним, позволяет получить уникальные ощуще-ния и при этом делает возможным бесконеч-ные трансформации пространства, превра-щая его то в центр дизайна, то в площадку для различных мероприятий. Помимо выставок дизайна, которые будут проходить в DDP кру-глый год, здесь также планируется проводить различные культурные мероприятия: презен-тации новых технологий и товаров, дизайн-маркеты и многое другое.

Больше всего привлекает внимание то, что в DDP создан зал для постоянной экспозиции предметов из коллекции Музея искусства Кан-сон — самого старого в Корее частного музея старинного изобразительного искусства. Артефакты из собрания музея, считающиеся квинтэссенцией корейской культуры, пред-ставляют собой подлинные сокровища, кото-рые ранее не были доступны широкой публи-ке. Это значит, что в этом футуристическом, ультрасовременном здании мы получили возможность встретиться с предметами куль-

турного наследия блистательного прошлого Кореи.

Достопримечательность, которая делает горожан счастливыми

Как и следует из названия комплекса, это не просто архитектурное сооружение, а парк с элементами музея, или «интегрирован-ный ландшафт». Крыша здания представляет собой искусственный холм, покрытый травой, а плавные линии сооружения выглядят как естественное продолжение крепостных стен эпохи Чосон и памятников городской инфра-структуры. За основным зданием своего рода деревню образовала группа небольших зда-ний, задуманных как площадки для различных культурных мероприятий. Автор проекта DDP Заха Хадид говорит, что больше всего она гор-дится тем, что комплекс зданий стал единым целым с местной топографией. И действитель-но, факт того, что в центре Сеула, в окружении небоскрёбов и торговых центров появилось такое обширное по площади горизонтальное пространство, воспринимается как освежаю-щий шок.

Причина, по которой Заха Хадид стала одним из наиболее востребованных сейчас архитекторов, состоит в том, что её дизайн

хорошо демонстрирует отличительные осо-бенности нашей эпохи. В сооружениях г-жи Хадид пространство обтекаемой формы, изменяющееся подобно катящейся волне, раскрывает свободу и «текучесть» современ-ного общества.

Являясь горизонтальным пространством, новый комплекс отражает тенденцию, прояв-ляющуюся в главных мировых столицах в XXI веке. Речь идёт о том, что последнее время в городах появляются достопримечательности, которые дарят горожанам радость и счастье, открывают пространство для досуга и обра-щены к общечеловеческим ценностям.

Комплекс DDP сам по себе напоминает небольшой город, поэтому обойти его за один раз будет непросто. Непривычный дизайн, в зависимости от точки зрения, получает диа-метрально противоположные оценки. Однако совершенно очевидно, что это заниматель-ное сооружение вобрало в себя характерные черты современного Сеула, а кроме того — является местом средоточия многообразного культурного контента и достопримечательно-стей. Здесь мы можем одновременно увидеть прошлое, настоящее и будущее Сеула. В этом и состоит привлекательность DDP.

1 В комплексе DDP создан выставочный зал для постоянной экспозиции предметов из коллекции Музея искусства Кансон, который является самым старым в Корее частным музеем старинного изобразительного искусства.2 На Игровой площадке дизайна дети знакомятся с понятием дизайна, и, постигая его, они рисуют в своём воображении будущее.

2


Три поколения хранителей коллекции Кансона: свято беречь визуальные прототипы корейского менталитета

ХраНители НаСлеДСтВа

33K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

Кансон использовал свою проницательность коллекционера, чтобы собрать визуальные прототипы мышления, объединяющего корейскую нацию. А его потомки в свою очередь посвятили свою жизнь тому, чтобы поделиться его сокровищами со всем миром. Эта любовь и уважение к корейской культуре, которые хранили в душе члены семьи Кансона на протяжении трёх поколений, и есть самое блистательное и великое наследие этого клана. Ко Мисок, автор редакционных статей газеты «Тона ильбо»

На дворе — июль 1940 года, японские империалисты проводят политику истребления корейской нации. Это было время, когда по

всей стране в школах отменили обучение на корейском языке и про-водили занятия только на японском, а всех корейцев обязали в прину-дительном порядке взять себе японские имена. Чон Хёнпхиль (1906—1962), более известный под псевдонимом Кансон, самый главный в то время коллекционер предметов культурного наследия, заглянув как-то в один из книжных магазинов Кёнсона (так тогда назывался в Сеул), замечает торопливо уходящего известного книготорговца, и интуиция мгновенно подсказывает ему: «Здесь что-то происходит!» Подозвав тор-говца, Кансон узнаёт, что тому «нужно срочно раздобыть денег, так как в Андоне всплыло оригинальное издание “Хунмин чоным хэрйебон”». Чувствуя, как от этой новости у него учащается пульс, коллекционер спрашивает о предполагаемой цене. Торговец называет огромную по тем временам сумму — 1000 вон, за которые можно было купить дом под черепичной крышей. Однако Кансон просит его обязательно при-обрести это издание и вручает книготорговцу сумму, которая в 10 раз больше названной. От мысли, что японское правительство, узнав о существовании этой книги, в которой описываются принципы создания корейского алфавита «хангыль», возможно, попытается уничтожить её, коллекционер становится одержим единственным желанием — во что бы то ни стало приобрести «Хунмин чоным хэрйебон».

Книга «Хунмин чоным хэрйебон» («Толкование “Наставления наро-ду о правильном произношении”», 1446 г.), которая подобным образом попала в коллекцию Кансона, входит под номером 70 в Список нацио-нального достояния Кореи, а в 1997 году была включена в список Все-мирного документального культурного наследия ЮНЕСКО. Кансон, даже после того как это редчайшее издание оказалось у него в руках, хранил его в тайне и только после Освобождения оповестил о нём широкую общественность, чтобы учёные, занимающиеся «хангылем», могли изучить содержание этой книги. Старший сын Кансона г-н Чон Сону (80 лет), президент Фонда искусства и культуры Кансон считает, что «именно этим артефактом больше всего дорожил Кансон, и имен-но “Хунмин чоным хэрйебон” является самым важным сокровищем для корейской нации как с точки зрения истории, так и с точки зрения культуры». Он объясняет, что «хангыль» является единственным в мире алфавитом, про который точно известно, кто его создал, с какой целью и на основании каких научных принципов, и именно «Хунмин чоным хэрйебон» является уникальным доказательством, подтверждающим этот факт.

защищая страну при помощи культуры Сын богатого землевладельца, Кансон выбрал нехоженую стезю.

Когда на его пути появлялся какой-нибудь шедевр, будь то предмет керамики или картина, вне зависимости от цены коллекционер хлад-нокровно размышлял только о том, должен ли этот артефакт остаться в Корее. Так было и в 1935 году, когда у одного японского торговца анти-квариатом в Кёнсоне он купил селадоновую вазу с инкрустированным узором в виде журавлей и облаков («Чхончжа сангам унхакмун мэбён») за сумму, равную стоимости 20 домов под черепичной крышей. Оценка коллекционера, что в будущем вряд ли удастся приобрести более вели-колепный предмет селадона, оказалась точной. Благодаря Кансону селадоновая ваза с бесчисленными журавлями, взлетающими в небо, которая была внесена под номером 68 в Список национального досто-яния Кореи и в настоящее время считается именем нарицательным

Самым главным критерием включения артефакта в свою коллекцию для Кансона было то, насколько хорошо та или иная вещь выражала исконно корейскую красоту. Слева — картина «Внутренние горы Кымган-сан» из альбома «Горы Кымган-сан осенью» Чон Сона (псевдоним Кёмчжэ; 1676 — 1759), художника, известного своим самобытным выражением корейской эстетики. 32,6 × 49,5 см. Шёлк, тушь, лёгкое окрашивание. 1747 г.

© Kansong A

rt and Culture Foundation


1 «Старый пруд на рассвете осенью» — картина самого Кансона. 2 Кансон, наследник огромного состояния, в молодые годы. 3 В 1938 г., точнее, в високосном июле по лунному календарю Кансон (четвёртый справа) проводит в своём доме встречу с учёными и знатоками искусства в честь открытия «Похвагака» — первого частного музея искусства современного типа. 4 Имя «Похвагак», которое Кансон дал хранилищу, построенному в 1938 г., означает «Дом, в котором собраны великолепные сокровища».

4

2

3

1

35K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

для корёского селадона, осталась рядом с нами. За каждым из артефак-тов из коллекции Кансона скрывается множество подобных занятных историй, например история о том, как, поехав в Японию в 1936 году, он выкупил коллекцию корёского селадона у британского международно-го адвоката Джона Гэдсби (John Gadsby).

Став в 24 года обладателем огромного наследства, Кансон щедро потратил всё своё состояние на сохранение от вывоза в Японию куль-турного наследия, содержащего дух и душу Кореи, а также на возрож-дение первого национального Профессионального колледжа Посон (в настоящее время Университет Корё). Самое важное состоит в том, что для Кансона собирание предметов культурного наследия было не просто увлечением частного лица, но его способом борьбы за культур-ную независимость страны и отчаянным метанием с целью сохранить духовную культуру этой земли. По этой причине он прекратил собирать свою коллекцию после Освобождения в 1945 году, решив, что «теперь артефакты обязательно останутся в стране, вне зависимости от того, кто будет их собирать».

В 1938 году Кансон, для того чтобы все предметы его коллекции хра-нились в одном месте, выстроил у подножия горы в районе Сонбук-тон (округ Сонбук-ку, Сеул) здание, которому дал имя Похвагак (葆華閣), т.е. Дом блистательных сокровищ. Так в Корее появился первый част-ный музей искусства современного типа. После скоропостижной смер-ти коллекционера в 1962 году члены его семьи и представители мира искусства в 1966 году основали Центр изучения корейского националь-ного искусства и опубликовали каталог предметов коллекции по назва-нием «Культура Кансона», который одновременно представлял собой исследовательскую работу. В 1971 году Похвагак был переименован в Музей искусства Кансон и с тех пор шедевры, собранные Кансоном, благодаря выставкам, проходящим ежегодно в мае и октябре, смогли очаровать глаза и души широкой публики.

В память об отцеКоллекция Кансона состоит более чем из 5000 предметов, 12 из

которых включено в Список национального достояния. Выставка, кото-рая открывалась каждую весну и осень на протяжении 40 с лишним лет в старинном здании эпохи раннего модерна, в марте этого года впервые покинула здание музея. На выставке «Сокровища Кансона: защитить страну при помощи культуры», которая открылась в Музее дизайна, расположенного в комплексе «Дизайн-плаза и парк Тондэмун» (Dongdaemun Design Plaza; DDP), спроектированном всемирно извест-

ным архитектором Захой Хадид, было выставлено более 100 артефак-тов, в том числе «Хунмин чоным хэрйебон», буддийские статуи, пред-меты керамики, старинные живописные и каллиграфические работы и другое. В прошлом году Фонд искусства и культуры Кансон по случаю своего образования заключил соглашение на проведение в течение трёх лет совместных выставок с Фондом дизайна Сеула, для того чтобы ещё больше людей смогло познакомиться с превосходными образцами национальной культуры в современном пространстве и комфортной среде.

Нынешняя выставка в DDP привлекла внимание к потомкам Кансо-на, которые, высоко неся имя отца, сумевшего, несмотря на все трудно-сти, защитить истоки духовной культуры Кореи, посвятили свою жизнь тому, чтобы сохранить коллекцию и заложить основы её научного изу-чения. Речь идёт о старшем сыне Кансона, г-не Чон Сону, являющем-ся президентом Фонда Кансон, его брате Чон Ёну (74 года), директоре Музея Кансон, а также о старшем внуке Кансона и сыне г-на Чон Ёну г-не Чон Ингоне (43 года), ответственном секретаре фонда. Они живут рядом на холме, где расположен музей, и прилагают все силы к сохра-нению коллекции Кансона.

Быть сыном великого человека, конечно же, было непросто. Оба сына Кансона стали художниками, но они всегда ставили выше личных устремлений задачу продолжать великое дело отца. Оглядываясь на пройденный путь, они говорят: «Это переполняло сердце гордостью, но в то же время было очень трудно». Г-н Чон Сону, который сам себя называет «складским смотрителем, подхватившим дело отца», так опре-деляет роль каждого из поколений семьи: «В период японского коло-ниального правления, когда само существование национальной куль-туры оказалось под угрозой, наш отец, Кансон, рискуя всем, собирал и защищал наше культурное наследие. Будучи вторым поколением, мы с братом приложили все силы, чтобы рассортировать и реставрировать коллекцию, получившую серьёзный ущерб во время Корейской войны, а также обеспечить её научное исследование. Третье поколение, кото-рое следует за нами, направит свои усилия на то, чтобы познакомить мир с превосходной корейской культурой и тем самым дать возмож-ность корейцам ещё больше гордиться ею».

Когда в 2008 году по телевидению начали показывать телесериал «Рисующий ветер» («Парам-ый хвавон»), повествующий о событиях, происходящих в поздний период эпохи Чосон, резко вырос интерес публики к музеям, в собрании которых были работы великих масте-ров XVIII века. Как объясняет президент фонда г-н Чон Сону, поскольку

«В период японского колониального правления, когда само существование национальной культуры оказалось под угрозой, наш отец Кансон, рискуя всем, собирал и защищал наше культурное наследие. Являясь вторым поколением этого рода, мы с братом приложили все силы, чтобы рассортировать и реставрировать коллекцию, получившую серьёзный ущерб во время Корейской войны, а также обеспечить её научное исследование. Третье поколение, которое следует за нами, направит свои усилия на то, чтобы познакомить мир с превосходной корейской культурой и тем самым дать возможность корейцам ещё больше гордиться ею».


было сложно справиться с потоком посетителей, в прошлом году он решил создать фонд, чтобы как можно больше людей смогли узнать о красоте национального культурного наследия и насладиться ею. В молодости г-н Чон изучал изобразительное искусство в США и благо-даря своему самобытному искусству, в котором восточный духовный мир сочетался с западными техническими приёмами, стал многообеща-ющим художником, в частности, сотрудничал с несколькими престиж-ными галереями. Однако когда его отец скончался, молодой художник оставил свою жизнь в США и вернулся на родину. После возвращения г-н Чон некоторое время преподавал в вузе, но потом отказался от пре-подавательской деятельности, чтобы полностью посвятить себя делу своего отца: «Поскольку я чувствовал любовь отца к нашей культуре, которую он всегда подтверждал своими поступками, а также важность этого дела, я никогда не сожалел о сделанном тогда выборе».

Его брат Чон Ёну, директор Музея Кансон, создавший прочный фун-дамент для последующего развития этого учреждения, также выра-зил глубокое уважение к отцу: «Слово “Похвагак”, которым отец назвал построенное им хранилище, означает “Дом, в котором собраны велико-лепные сокровища нации”. Эти сокровища, освежая нашу память и не давая нам погрузиться в пучину забвения, пробуждают в нас понима-ние того, кто мы есть. Другими словами, эта коллекция является носи-телем культуры, восстанавливающим духовность. Наш отец, Кансон, именно этот аспект считал особенно важным».

Мечтая в прошлом о будущем Кансон был образцовым «сонби», человеком, который не говорил,

но действовал. Никогда не говорил он своим сыновьям в приказном порядке сделать то или это, никогда не учил их тому, что хорошо, а что плохо. Подобно отцу, который и свою любовь к культурному наследию страны доказал своими поступками, его два сына тоже всё это время с молчаливым упорством прилагали максимум усилий, чтобы должным образом делать свою работу. Г-н Чон Ингон, ответственный секретарь фонда, продолжая дело отца и дяди, со всей одержимостью молодости стал привносить перемены в деятельность организации. Благодаря его страсти и усилиям теперь с коллекцией музея, у которого не было даже своего веб-сайта, в результате соглашения с популярным поисковиком Naver можно ознакомиться онлайн (http://terms.naver.com/imageViewer.nhn?categoryId=41190&so=st4.asc&index=&mode=category), а в ультра-современном пространстве DDP откроется постоянная экспозиция коллекции Кансона.

Г-н Чон стремится творчески подойти к использованию наследия деда: «Сама цель коллекционирования у моего деда полностью отлича-лась от целей обычных коллекций, которые, как правило, собирались в соответствии с личными предпочтениями их обладателей. Это не зна-чит, что он не увлекался чем-либо или не разбирался в антиквариате, но самым главным критерием для Кансона было то, насколько хорошо та или иная вещь выражала исконную корейскую красоту. Если гово-

1

37K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

1 Книга «Хунмин чоным хэрйебон» («Толкование “Наставления народу о правильном произношении”», 1446 г.), которую удалось сохранить Кансону, входит под №70 в Список национального достояния Кореи. В 1997 г. она была включена в список Всемирного документального культурного наследия ЮНЕСКО.2 В 1935 г. у одного японского торговца антиквариатом в Кёнсоне Кансон приобрёл селадоновую вазу с инкрустированным узором в виде журавлей и облаков («Чхончжа сангам унхакмун мэбён»). Благодаря Кансону эта ваза, которая впоследствии была внесена под №68 в Список национального достояния Кореи и в настоящее время считается именем нарицательным для корёского селадона, осталась рядом с нами.3 Картина «Сценка на празднике Тано» из альбома жанровой живописи «Хйевон чонсинчхоп» Син Юнбока (1758 — ?). 28,2 × 35,2 см. Бумага, лёгкое окрашивание. Этот альбом также был спасён для страны Кансоном, который выкупил его у торговца антиквариатом в Осаке (Япония) в 1936 г.

рить о Чон Соне, или Кёмчжэ, который известен своим самобытным выражением корейской эстетики, то здесь Кансон продемонстрировал системный подход к делу и собрал не только работы самого художника, но также его учителя, ученика, отца и даже сына, чтобы будущие поко-ления могли изучать творчество Чон Сона в самом широком контексте. В будущем я хотел бы приложить усилия к тому, чтобы о коллекции Кан-сона и её ценности по-настоящему узнали не только в стране, но и за рубежом».

Как дерево не может существовать без корней, так и будущего не может быть прошлого. Если хочешь нарисовать будущее, нужно для начала обернуться, чтобы заглянуть в прошлое и постараться понять его. Именно по этой причине г-н Чон в своё время, решив, что это — «дело, которым он должен заниматься в обязательном порядке», рас-простился с мечтой стать социологом и стал работать в фонде, чтобы помогать отцу и дяде: «В нашей семье нет ничего похожего на семей-ный девиз. Всё семейное воспитание состоит в том, что ты с детства, наблюдая за взрослыми, присматриваешься и постепенно перени-маешь их образ жизни и мыслей. Однако то, что приобретено через опыт, влияет на тебя гораздо больше, чем то, что в тебя вкладывали путём нравоучений. Как и мой дед, я хотел бы создать связующее звено между прошлым, настоящим и будущим нашей культуры».

Кансон был уверен, что жестокому японскому колониальному прав-лению однажды придёт конец, и знал, что для того, чтобы нация вос-

прянула духом, он должен был сохранить шедевры, подтверждающие уникальность корейской культуры и её ценность. Если бы не он — все те бесценные сокровища, которыми мы сейчас восхищаемся, разлете-лись бы по свету, превратившись в «потерянных членов разделённых семей». Почтенный учёный, бывший профессор Университета Ёнсе Чхве Чжонхо в своей колонке однажды с большим чувством высказал-ся о вкладе Кансона:

— Поскольку был Кансон, у нас есть оригинал «Хунмин чоным хэрйебон» и альбом жанровой живописи Хйевона (или Син Юнбо-ка). Поскольку был Кансон, рядом с нами сейчас так много бесценных живописных работ Кёмчжэ (Чон Сон) и Танвона (Ким Хондо), калли-графических работ Чхуса (Ким Чжонхи) и шедевров селадона и бело-го фарфора, объявленных достоянием нации. Все эти национальные сокровища, которые могли оказаться в руках японских коллекционе-ров или даже пойти на растопку и сгореть в печи, Кансон, потратив всю свою жизнь и состояние, собрал и бережно сохранил, чтобы они остались рядом с нами, в нашей стране. Поэтому Музей искусства Кан-сон сейчас обладает коллекцией шедевров национального наследия, которая сопоставима по значению с собранием Национального музея Кореи и которая позволяет корейцам гордиться тем, что они являются представителями этой нации. Это значит, что Кансон, в период колони-ального правления, когда мы потеряли страну, сумел один сделать то, что не удалось даже корейскому государству.

23

2


иНтерВЬЮ

«Чудо линий» — именно эти слова сами собой возникают в голове, когда смотришь на работы Ким Ёнтхэка, рисующего пером и тушью. Одна тонкая линия, выходящая из-под пера, слаба. Но сотни тысяч таких линий, собранных вместе, становятся могучей силой. Из скопления линий, появившихся на бумаге как результат дней и месяцев работы, рождается здание. А точнее — шедевр традиционной архитектуры, великое наследие, оставленное человечеством. Чон Чжэсук, автор редакционных статей газеты «Чунан ильбо» | Фотограф: Ан Хонбом

Художник-график Ким Ёнтхэк: тушь, перо и корейская архитектура

39K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

Ким Ёнтхэк считается мастером рисунка пером и тушью — жанра, который практически исчез на Западе, но был возрождён этим

художником на корейской почве. В частности, г-н Ким заработал себе репутацию благодаря рисункам, в которых он возвращает к жизни исчезающие или меняющие облик вслед за временем объекты тради-ционной корейской архитектуры и культурного наследия. Он обычно рисует с натуры, а каждый его рисунок является результатом напря-жённого труда: для изображения одного строения с окружающим пей-зажем требуется не менее 500 тысяч линий.

«Запечатлеть дух корейской архитектуры при помощи пера и туши» (изд-во Seoul Selection) — это каталог рисунков Ким Ёнтхэка, на кото-рых художник изобразил объекты традиционной корейской архитек-туры. Каталог состоит из трёх частей: «Архитектура как вместилище истории», «Архитектура как вместилище культуры» и «Архитектура как вместилище религии», и содержит 91 рисунок. Каждая его работа настолько проникнута духом места, что кажется, будто ты стоишь перед самим строением. Все рисунки снабжены историей конкретного объек-та и короткими рассказами, поэтому каталог производит впечатление иллюстрированных путевых заметок.

Г-н Ким, с которым мы встретились в его мастерской в Кёнчжи-доне (Сеул), по обыкновению был занят тем, что обрабатывал наждачной бумагой кончик пера. Как и подобает человеку с устоявшейся репута-цией коллекционера, его мастерская напоминала антикварную лавку. Среди тысяч предметов, громоздящихся повсюду, главное место зани-мали, конечно, стаканы-подставки для перьевых ручек.

«Моё оружие — перо шириной 0,03 мм»Чон Чжэсук: Я вижу, у вас здесь ряды стаканов с ручками. Похоже,

что перо — это и есть ваше оружие? Ким Ёнтхэк: Каждый рисунок — это новый мир, который расцвета-

ет, выходя из-под пера. Ширина кончика самого тонкого пера, которое можно приобрести в салоне, — 0,1 мм. Я обрабатываю его наждачной бумагой и получаю перо шириной 0,05 мм или 0,03 мм. Таким пером на 1 мм бумаги можно провести 5 линий. Чтобы сделать законченный рисунок, я провожу от 500 до 800 тысяч линий. Я беру перо и, освобо-див своё сознание, просто провожу линию — на границе между види-мым и невидимым. Иногда я начинаю работу со вздоха. Но потом про-должаю проводить линию за линией с настроем человека, копирующе-го буддийскую сутру.

Ч. Ч.: С 2002 по 2012 год в газете «Чунан ильбо» у вас была своя постоянная колонка «Путевые заметки Ким Ёнтхэка, нарисованные пером и тушью». Поскольку эта колонка существовала более 10 лет, вероятно, это была самая длительная серия заметок одного автора в истории газеты?

К. Ё.: Мною двигало желание показать жителям всего мира красо-ту нашего архитектурного наследия. Я решил, что для того, чтобы мы могли видеть, чувствовать и изучать его, мои рисунки должны быть совершенными. Неоднократно случалось, что, проведя за столом целый день, я обнаруживал, что не смог завершить даже одной десятой запланированной работы. Мне кажется, что именно потому, что я вло-жил в каждый рисунок столько труда, говорят, что мне удаётся «пере-дать дух здания». Впоследствии мне пришлось прервать эту серию публикаций из-за болей в плече.

Ч. Ч.: Вы изучали дизайн на отделении изобразительного искус-ства в Университете Хоник и одно время были преуспевающим

Мастер рисунка пером и тушью Ким Ёнтхэк за работой в своей мастерской, расположенной в Кёнчжи-доне (округ Чонно-гу, Сеул). Здесь, в мастерской, заполненной стаканами-подставками для перьевых ручек и различными предметами, которые художник собирал на протяжении нескольких десятков лет, царит практически музейная атмосфера.


дизайнером, а потом сменили род деятельности. Меня восхища-ет смелость, с какой вы оставили стабильную жизнь и бросились с головой в незнакомую работу.

К. Ё.: В 1993 году я был одним из 54 дизайнеров-графиков, получивших почётное звание «Посол дизайна» от Международного центра торговых марок (International Trademark Center). А в 1994 году меня пригласили уча-ствовать в I Международной бьеннале дизайна логотипов (International Logo Design Biennale). Но мне всегда словно чего-то недоставало. Дизайн мне казался надеванием моей оболочки на чужое творение.

Ч. Ч.: Но почему рисунок пером и тушью? К. Ё.: Ещё во время учёбы в начальной школе я очень интересовался

детальной прорисовкой предметов. А когда учился в средней школе, то до такой степени увлёкся пространственными структурами, что даже сам делал архитектурные чертежи. Ещё я любил собирать старые вещи, старые фотографии и разную печатную продукцию. В найденных мною старых европейских календарях и фотопринтных изданиях было много

рисунков пером и тушью. Сначала они просто привлекли моё внима-ние, а потом зачаровали. В середине 1990-х годов я поехал в путеше-ствие по Европе и обнаружил, что там исчезла традиция рисунка пером и тушью, который был одним из течений западного изобразительного искусства. И тогда я подумал: «А что если мне дерзнуть и заняться таким рисунком, а потом продавать свои работы европейским ценителям?» И как только мне в голову пришла эта идея, я бросил прежнюю работу и взял в руки перо.

законы перспективы и проникнутые корейской эстетикой рисунки Ким Ёнтхэка

Ч. Ч.: Занявшись рисунком пером и тушью, вы могли выбрать любую тему или объект. Отчего же вы решили посвятить себя изо-бражению традиционных зданий?

К. Ё.: В объектах традиционной архитектуры присутствует красо-та самозабвения. Можно почувствовать, что каждое здание является

41K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

единым целым с природой. Эти строения отличает скромность, изы-сканность и чистота. Наши предки обладали выдающейся технологи-ей строительства, но подавляли желание гордиться этим. Они считали важным не будущий облик строения, а его предназначение. И не испы-тывали желания заявить права на здание, мол, «это моё». В этом состо-ит подлинный дух мастера. И это же, как мне кажется, составляет дух рисунка пером и тушью.

Ч. Ч.: Говорят, что вы используете различные способы, чтобы добиться точности изображения.

К. Ё.: Корейские мастера, когда строили дома, считали землю и при-роду единым живым организмом. Они с уважением относились к валу-нам и старым деревьям, поэтому оставляли их на своих местах. Строи-тельство не должно было прервать поток энергии, которая течёт вдоль горных хребтов и пластов земли. Наши предки стремились не покорить природу, а жить с нею в симбиозе. В своих работах я старался передать это. Хотел материализовать этот невидимый дух. Наверное, это можно

назвать возрождением корейской архитектурной технологии. В отли-чие от западных законов перспективы, я старался сделать так, чтобы относительно важные объекты были лучше видны. Это своего рода «закон перспективы Ким Ёнтхэка». Я разработал его с учётом особен-ностей человеческого глаза, которому объекты, находящиеся вдали, кажутся больше их реальной величины.

Ч. Ч.: Это очень похоже на принципы концептуальной восточ-ной живописи. Видимо, поэтому критики нередко говорят, что ваши работы «напоминают изображения на изделиях из белого фарфора эпохи Чосон» и «близки по духу корейской живописи».

К. Ё.: Рисунки западных художников сродни архитектурным чер-тежам. Их отличает точность, но они ни о чём не рассказывают. Я же продолжаю создавать при помощи пера и туши самобытные корей-ские рисунки, каждый из которых рассказывает свою «пряную» исто-рию, подобную той, которая заключена в текстуре дерева памятников корейской традиционной архитектуры.

«Ворота Сукчон-мун и Сеульская крепость» (2005 г.). 24 × 60 см. Бумага, тушь.


2

1

43K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

«Всемирно известный мастер рисунка пером и тушью, рождённый инчхоном»

Ч. Ч.: За 20 лет вы запечатлели на бумаге свыше 160 архитектур-ных сооружений. В их число вошли не только шедевры корейского архитектурного наследия, но и объекты мирового значения. В связи с этим хотелось бы услышать о ваших планах на будущее.

К. Ё.: Намекая на то, что я родом из Инчхона, мои коллеги назвали выставку, прошедшую в апреле этого года в Корейско-китайском куль-турном центре, «Всемирно известный мастер рисунка пером и тушью, рождённый Инчхоном». Конечно, мне хотелось бы получить призна-ние и в тех местах, где зародился этот вид искусства. Когда я смотрю на корейско-японские отношения, которые сейчас в самом скверном состоянии, у меня возникает желание при помощи моих рисунков раз-рядить столь неприятную ситуацию. Другими словами, если невоз-можно разрешить проблему на политическом уровне, давайте попро-буем найти решение на уровне культуры. В действительности большая часть граждан обеих стран не испытывает неприязни по отношению друг к другу, но политики намеренно подогревают такие настроения. На своих рисунках я запечатлел для будущих поколений 16 объектов японского архитектурного наследия. И хочу эту работу продолжить. А также устроить в Японии свою выставку.

Ч. Ч.: У вас уже набралось довольно много работ, так что, навер-ное, можно задуматься и об открытии частного музея?

К. Ё.: Я родился в 1945 году, так что нахожусь на пороге семидесяти-летия. Пока позволяет здоровье, я намерен создать ещё как минимум 200 рисунков. Если кто-нибудь построит музей в виде традиционно-го «ханока», я готов отдать туда все свои работы и коллекцию. Я ведь потому и собираю все эти вещи, чтобы можно было воссоздать жилище

типичного конфуцианского учёного «сонби». Ч. Ч.: Всё это время вы занимались изображением строений тра-

диционной архитектуры. Хотелось бы узнать, нет ли у вас желания расширить сферу изображаемых объектов?

К. Ё.: Последнее время я часто медитирую. Размышляю над тем, из чего создан наш мир, на что похожи инопланетные цивилизации, в чём состоит тайна Вселенной и человечества. Мне хотелось бы как-нибудь выразить это. Создать своего рода новую историю цивилизации при помощи рисунков, фотографий и моих заметок.

У г-на Кима есть псевдоним — Ныльсэм, или Санчхон (常泉), т.е. «неиссякаемый источник». Этот псевдоним побуждает обладающего им жить подобно ключу, который даёт людям воду. Своим буддийским именем Ким Ёнтхэк обязан высокочтимому Сокчону из храма Тхондо-са. В нём заложено пожелание, чтобы художник, всегда пребывая в про-буждённом состоянии, всё принимал без предубеждения и оставался открытым. Значение псевдонима также как нельзя лучше отражает дух рисунка пером, которому г-н Ким дал новое рождение и напол-нил корейским чувством прекрасного. На своём творении, изобража-ющем павильон Мандэ-ру в конфуцианской школе Пёнсан в Андоне, художник написал следующие строки: «Когда подниметесь к павильону Мандэ-ру, первым делом внимательно рассмотрите потолочные балки. Каждая из широких балок, соединяющих опоры, выглядит по-своему. Естественно искривлённые балки, подобные колышущимся волнам, прекрасны. Столь же прекрасной душой обладали и плотники эпохи Чосон».

Пусть же эта прекрасная душа, запечатлённая в рисунках Ныльсэма, сохранится на долгие века.

1 «Пагода Табо-тхап в храме Пульгук-са в Кёнчжу» (2011 г.). 41 × 58 см. Бумага, тушь.2 «Мост Сынсон-гё в храме Сонам-са в Сунчхоне» (2010 г.). 41 × 58 см. Бумага, тушь. 3 «Мост Кымчхон-гё во дворце Кёнбок-кун» (2004 г.). 36 × 48 см. Бумага, тушь.4 Чтобы максимально точно воссоздать объекты архитектурного наследия, Ким Ёнтхэк обычно делает эскизы с натуры.

«Корейские мастера, когда строили дома, считали землю и природу единым живым организмом. Они с уважением относились к валунам и старым деревьям, поэтому оставляли их на своих местах. Строительство не должно было прервать поток энергии, которая течёт вдоль горных хребтов и пластов земли. Наши предки стремились не покорить природу, а жить с нею в симбиозе. В своих работах я старался передать это»

3

4


ДОСтОПриМеЧателЬНОСти

45K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

Пфайффер-холл — здание, где расположилось первое в Корее высшее учебное заведение, — было построено

в результате кампании по сбору средств, которая велась более четырёх лет. Значительная сумма, пожертвованная г-жой Анни Мернер Пфайффер (Annie Merner Pfeiffer), аме-риканкой, преданной делу миссионерства и образования, позволила строению появиться на свет в марте 1935 года. Имя дарительницы в знак признания её вклада было уве-ковечено в названии здания.

Проект Пфайффер-холла был выполнен американским архитектором Уильямом Мерреллом Ворисом (William Merrell Vories), который работал в Японии. Окончив в 1904 году Университет Колорадо, Ворис начал миссионерскую деятельность в Японии в качестве преподавателя англий-ского языка. В 1908 году он принял участие в строитель-стве здания YMCA в Киото, после чего открыл собственное архитектурное бюро и при посредничестве YMCA спроек-тировал немало церквей и больниц на территории Япо-нии. В Корее архитектор также стал автором проектов раз-личных церквей и школ, и среди них здание Пфайффер-холла является наиболее выдающимся образцом его архи-тектурного творчества.

Ворис в период до 1908 года, когда Корейская империя потеряла суверенитет, совершал поездки в Пусан, Сеул и Пхеньян. Поскольку по сравнению с другими западны-ми архитекторами, оставившими свой след в Корее, он довольно много путешествовал по стране, американец был хорошо знаком с положением и обычаями церкви в Корее, а также с традиционной корейской архитектурой. Во время повторного посещения Кореи в 1917 году Ворис

получил заказ на проектирование общежития Библейской школы Пирсона (в настоящее время Университет Пхёнт-хэк), а также женской богословской семинарии Хёпсон (в настоящее время Методистский богословский универси-тет). Так началась его полномасштабная деятельность в Корее в качестве архитектора.

В сентябре 1918 года Методистская церковь Кореи начала проект развития церкви «Вековое продвижение» (百年先進), в котором Ворис взял на себя обязанности глав-ного архитектора. Впоследствии он также неоднократно посещал Сеул, а в рамках проекта «Вековое продвижение» спроектировал здания миссионерских школ и больниц в нескольких главных центрах миссионерской деятель-ности, таких как Кэсон, Пхеньян, Хэчжу, Чхунчхон, Кончжу и др. Карьера Вориса в Корее достигла своей кульмина-ции, когда в 1932 году ему было поручено проектирова-ние кампуса Профессионального колледжа Ихва, в рамках которого в том числе был создан проект Пфайффер-хол-ла. Успешно выполнив этот заказ, в 1937 году архитектор открыл в Сеуле филиал своей фирмы. Всего для строитель-ства на территории Кореи Ворис спроектировал 146 зда-ний, при этом известно, что более 20 его проектов было воплощено в жизнь.

Красота, неподвластная времени Пфайффер-холл представляет собой строение в стиле

тюдоровской готики с одним подземным и тремя надзем-ными этажами. Особенностью этого стиля, который был в моде в период правления династии Тюдоров, является сочетание величественности готики с яркостью ренессан-са. В качестве примеров архитектурных объектов, выстро-енных в подобном стиле примерно в то же время, можно назвать главные здания Университета Ёнсе и Университета Корё. Однако Пфайффер-холл отличает от них тщатель-ность кладки из тёсаного камня, характерной для запад-ной архитектуры. В нём также отсутствуют высокие шпили и вытянутые стрельчатые арки с изысканной ажурной каменной резьбой, являющиеся отличительными чертами готических соборов. Поскольку стрельчатые арки, кото-рые являются одной из основных структурных и орнамен-тальных черт готической архитектуры, были использова-ны при строительстве школьного здания с низкой высо-той этажей, арка главного входа естественно стала более уплощённой, а окна на фасаде приобрели прямоугольную форму вместо вытянутой арочной. Таким образом, харак-терный экстерьер Пфайффер-холла с прямоугольными окнами есть результат применения готического стиля с

Пфайффер-холл: символ современного высшего образования в Корее В 1910 году в школе для девочек Ихва-хактан впервые в Корее были открыты специальные курсы. Позднее в соответствии с положением о частных профессиональных школах, зафиксированным в Законе об образовании в Корее, введённом японским колониальным правительством, она была переименована в Профессиональный колледж Ихва, однако это не повлияло на её роль колыбели современного высшего образования в Корее. Здание Ихва-хактан изначально располагалось в Чондоне, рядом с женской Школой 3-й ступени Ихва, но вскоре заведению потребовалось больше места, и в 1932 году для него был выстроен новый кампус в районе Синчхон. Так в Женском университете Ихва появился Пфайффер-холл, который считается важнейшим наследием архитектуры Нового времени в современной Корее. Ан Чханмо, профессор программы сохранения историко-культурной среды, отделение архитектурного дизайна аспирантуры Университета Кёнхи

Пфайффер-холл — это строение в стиле тюдоровской готики с одним подземным и тремя надземными этажами. Его отличает тщательность кладки из тёсаного камня, характерной для западной архитектуры.


Хотя каждый уголок здания хранит прикосновение рук архитектора и пропитан 80-летней историей Университета Ихва, подлинная жемчужина этого строения находится на третьем этаже. Речь идёт о молельне Эйда, архитектурной изюминке Пфайффер-холла. Это всего лишь небольшая по размерам комната, к тому же почти всегда пустая, потому что сюда редко кто забредает, но атмосфера этого места заставляет любого зашедшего вдруг почувствовать настоятельную потребность присесть и помолиться.

© Ew

ha Wom

ans University

1 2

3

47K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

некоторыми модификациями к школьному зданию с низ-кой высотой этажей.

На средней части фасада, на уровне третьего этажа изящно расположился элемент в виде ажурной каменной резьбы. Это окно молельни Эйда, которая является жем-чужиной здания, поэтому оно ещё больше привлекает взгляд. Если задние фасады зданий обычно ничем не при-мечательны, то Пфайффер-холл особенно красив именно с тыльной стороны благодаря эркерным окнам и тюдоров-ской арке.

В первые годы в здании располагалась администрация, аудитории, лаборатории, читальный зал, столовая и т.д., а в левом крыле 3-го этажа находился небольшой лекцион-ный зал, переоборудованный впоследствии под офисное помещение на 300 человек.

Если исходить из предназначения здания, легко впасть в заблуждение, что все его помещения, кроме аудито-рий, ничем не отличаются от обычных офисов, однако это категорически не так. Все двери и окна, которые можно увидеть из коридора, сохранили свой изначальный вид. Лестница в конце коридора тоже несёт на себе груз про-шедших лет, поэтому может служить индикатором возрас-та всего здания. Но самое главное состоит в том, что в этом здании не видно следов легкомыслия, с которым старое нередко меняют на новое. Пятиугольные плитки непра-вильной формы, выложенные красивым узором, а также напольные плиты терраццо розового цвета, положенные там, где стены встречаются с полом, несмотря на отдель-ные щербины, в целости сохраняют свой изначальный облик. Дверь в кабинет декана по учебно-воспитательной работе, выполненная в форме изящной арки, не меняла своего вида с момента завершения строительства.

Жемчужина Пфайффер-холла: молельня ЭйдаХотя каждый уголок здания хранит прикосновение рук

архитектора и пропитан 80-летней историей Университе-та Ихва, подлинная жемчужина этого строения находится на третьем этаже. Речь идёт о молельне Эйда, архитектур-ной изюминке Пфайффер-холла. Это небольшая комната,

к тому же почти всегда пустая, ибо сюда редко кто забре-дает, но атмосфера этого места заставляет любого посе-тителя почувствовать настоятельную потребность при-сесть и помолиться. Прекрасное окно, украшенное ажур-ной каменной резьбой, расположено в центре передней стены, под ним находится небольшой алтарь. Поддержи-вающие потолок остроконечные арки перекликаются со скамьями, украшенными остроконечными боковинами, что придаёт молельне идеальную завершённость. Этот этаж пострадал от пожара во время Корейской войны, и та молельня Эйда, которую мы видим сейчас, — это результат реставрации.

Вокруг здания можно увидеть знаки благодарности тем, кто помог становлению женского образования в Корее. Среди прочих внимание привлекает каменная скамья, расположенная слева от Пфайффер-холла. На ней выгра-вированы следующие строки: «В знак благодарности и признательности г-же Филипп Хэйворд Грэй из Детройта (Мичиган), сделавшей возможным посвящение этих хол-мов и долин христианскому образованию кореянок. 31 мая 1935 г.».

Большинство главных зданий частных университетов, основанных в период японского правления, выстроены из камня, вследствие чего эта традиция была продолжена и после Освобождения, однако редкое университетское зда-ние может похвастаться художественным совершенством, которое отличает Пфайффер-холл. В частности, каменная скамья с посвящением одному из меценатов является единственной в Корее.

С 31 мая 2002 года Пфайффер-холл официально управ-ляется как объект, внесённый под номером 14 в Список зарегистрированного культурного наследия. Однако хочется надеяться, что в знак признания исторического значения Женского университета Ихва как первого высше-го учебного заведения в Корее и совершенства строения с точки зрения архитектуры Пфайффер-холл будет вскоре объявлен «историческим местом», что обеспечит более качественное содержание и сохранение этого уникально-го здания.

1 Архитектор Уильям Ворис и представители школы присутствуют на церемонии закладки первого камня в 1933 г. 2 Так выглядел небольшой лекционный зал, расположенный в левом крыле 3-его этажа, до того, как он был переоборудован под офисное помещение. 3 На каменной скамье, расположенной слева от Пфайффер-холла, выгравированы слова благодарности г-же Филипп Хэйворд Грэй, которая помогла становлению женского образования нового типа в Корее. 4, 5 Жемчужина Пфайффер-холла: молельня Эйда. Потолок поддерживают балки, характерные для готической архитектуры, а скамьи, украшенные готическими остроконечными боковинами, создают элегантную и в то же время благоговейную атмосферу.

4 5


Летним днём 2006 года, сидя на скамейке около домика для наблюдений за животными, принадлежащего борцу за охрану природы Альдо Леопольду (Aldo Leopold), в штате Висконсин, доктор Джордж Арчибальд (George Archibald) узнал, что ему присудили только что учреждённую премию Индианаполисского зоопарка (Indianapolis Prize), ныне ставшую одной из самых престижных наград за достижения в области охраны животных. Джордж Арчибальд, узнав о присуждении ему премии от её учредителя, председателя правления зоопарка Майкла Кроутера (Michael Crowther), удивился: он видел себя лишь частью большой команды, каждый из членов которой заслуживал награды. Бен Джексон, корреспондент | фотограф: Ким Ёнсу

Джордж Арчибальд помогает сближению корейцев, организуя охрану журавлей

Молодой Джордж Арчибальд фотографирует свою «подругу» — самку американского журавля по кличке Текс — у её деревянного жилища.

С лЮбОВЬЮ К КОрее

49K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

В 1973 году канадский орнитолог Джордж Арчибальд и его коллега из Корнелльского университета Рональд Сойе (Ronald Sauey) реши-

ли спасти от вымирания оставшиеся в природе виды журавлей. Вместе они основали Международный фонд охраны журавлей (International Crane Foundation). «Рональд родился в Барабу, штат Висконсин, где у его родителей было небольшое коневодческое хозяйство. Они пере-везли лошадей на большую ферму во Флориде и сдали нам свою землю в Барабу за доллар в год. Так начался наш проект», — рассказывает Джордж Арчибальд.

Фонд оперяетсяНовый фонд быстро вошёл в историю: в 1975 году сотрудникам

впервые в западном полушарии удалось вывести в неволе японских журавлей. Затем впервые в истории было достигнуто и многое другое, в том числе — посещение России и Китая, тогда закрытых для большин-ства жителей Запада, с целью содействия охране журавлей. В 1985 году Фонд, получив несколько особей черношейного журавля, стал первым в мире местом, где содержались все 15 существующих видов журавлей. К 1993 году был достигнут успех в разведении в неволе всех 15 видов. Продолжало развиваться сотрудничество организации с Китаем, Росси-ей, Вьетнамом и многими другими странами.

Сегодня Фонд поддерживает программы по охране журавлей более чем в 20 странах, и подобный охват частично обусловлен миграция-ми этих птиц. Фонд так формулирует свою цель: «охранять журавлей, а также необходимые для выживания этих птиц экосистемы, водные бас-

сейны и маршруты перелёта», предоставляя «знания и опыт для защи-ты данных экосистем от угроз и вдохновляя на это людей». Джордж Арчибальд подчёркивает, что, несмотря на широкую поддержку, кото-рой удалось заручиться, работа Фонда отнюдь не завершена. «Фонд действует на пожертвования примерно 8000 своих членов, а также на гранты, полученные от международных организаций, правительств, фондов и компаний. Мы постоянно ищем новых партнёров и рады им. Наши ресурсы всегда ограничены, а нужды — велики».

Но почему именно журавли? Сам Джордж Арчибальд объясняет выбор так: «Журавли всё делают величественно. Это очень крупные птицы, за ними легко наблюдать, легко их изучать и любоваться ими. Они очень выразительно танцуют, их первобытные крики разносят-ся на километры. Это удивительные, очень обаятельные создания». Джордж Арчибальд в 1970-х годах написал диссертацию о социаль-ном поведении журавлей, в частности — о так называемых «криках в унисон» пар журавлей, и эволюционном объяснении этих явлений. В целом 15 видов журавлей демонстрируют около 100 различных форм социального поведения, при этом у каждого вида их наблюдается по меньшей мере 60.

В Восточной Азии журавли не только играют важную экологиче-скую роль, но и обладают культурно-историческим значением. Их вели-чественный образ издревле считается символом долголетия, мира и целомудрия и изображается на традиционных картинах, в узорах на керамике, а также на современных новогодних открытках. Соот-ветственно, обеспечение выживания этих прекрасных птиц в таких


регионах, как Корейский полуостров, с одной стороны, символизиру-ет надежду, что вражда между природой и человеком, ставшая столь острой из-за модернизации и обеднения села, может быть преодолена, а с другой — важно и с культурной точки зрения.

Сватовство к птицеВ 1970-х годах отношения Джорджа Арчибальда с журавлями стали

не только рабоче-исследовательскими, но и личными, когда он в рам-ках эксперимента стал близко общаться с самкой американского журавля по кличке Текс. Она была доставлена в Фонд в 1976 году, когда численность американских журавлей в США была на опасно низком уровне. Текс была выведена в неволе и вследствие психологического запечатления привязалась к людям, в особенности — к Джорджу. Рано утром они ходили вдвоём на прогулки, и исследователь имитировал танцы Текс. На зернистой видеоплёнке того времени видно, как моло-дой Джордж Арчибальд открывает спозаранку дверцу деревянного жилища Текс, она выходит, ковыляет по дорожке и поглядывает, прове-ряя, идёт ли он за ней следом. Затем учёный приседает и машет руками-крыльями, подражая своей подруге.

Со временем Текс стала вести себя игриво, и Джордж Арчибальд стал её партнёром в брачном ритуале, а два исследователя Фонда про-вели искусственное осеменение. В итоге Текс снесла яйцо, из которо-

го вылупился птенец, получивший кличку Джи-виз. На другой плёнке 1970-х годов Джордж Арчибальд на вечернем шоу Джонни Карсона (Johnny Carson) сообщает двадцатидвухмиллионной аудитории шоки-рующее известие: в предыдущий вечер Текс стала жертвой хищника. Это событие, по словам исследователя, сыграло, пожалуй, даже боль-шую роль в привлечении внимания к Фонду, чем рождение Джи-виза.

«Моя работа с Текс — это метафора “танца”, исполняемого защитни-ками природы всего мира, пробующими любые средства, чтобы обеспе-чить журавлям безопасное будущее», — говорит Джордж Арчибальд.

Прорыв в КорееДемилитаризованная зона (ДМЗ) в Корее, которую часто называют

наиболее укреплённым районом в мире, также является домом для множества различных растений и животных. Пересекающая Корейский полуостров от моря до моря нейтральная полоса шириной в 4 км в основном избежала хищнического использования, ставшего следстви-ем бурного развития экономики и появления интенсивного сельского хозяйства. Именно там в 1970-х годах Джордж Арчибальд и его корей-ские коллеги неожиданно обнаружили большую популяцию журавлей. «Наш Фонд получил грант от организации, в те времена называвшейся “Зоологическое общество Нью-Йорка”, на оказание помощи корейско-му профессору Ким Хонгю из Женского университета Ихва в поиске

Журавли напрямую связывают две части Кореи: противопехотные мины и заграждения демилитаризованной зоны не помеха для их величественных перелётов, запрограммированных эволюцией задолго до межкорейского противостояния и формирования различных идеологий, обусловивших его.

51K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

журавлей в западной части ДМЗ, неподалёку от деревни Пханмунчжом, где было подписано корейское соглашение о перемирии, — вспомина-ет Джордж Арчибальд. — Он обнаружил несколько семейств японских журавлей и несколько стай даурских журавлей. В последовавшие годы я изучал этих птиц. В 1977 году вместе с исследователями из Универси-тета Кёнхи мы обнаружили стаю из примерно 120 японских журавлей в Чхорвонской котловине в центральной гористой части ДМЗ». Сегодня, 40 лет спустя, работа Фонда в Южной Корее продолжается, в особенно-сти — внутри ДМЗ и в прилежащих районах.

Однако для Джорджа Арчибальда, словно для журавля, междуна-родные границы не являются препятствием. Когда число зимующих в Южной Корее птиц резко увеличилось в 1990-е годы, учёные объясни-ли это явление проблемами на их старом месте зимовки — Анбёнской равнине, речном районе в 80 км к северу от уезда Чхорвон. Иными сло-вами, в Северной Корее.

«До 1990-х годов Анбёнская равнина была местом зимовки пример-но 240 японских журавлей, — объясняет Джордж Арчибальд. — Про-блемы с продовольствием у людей, а также обусловленная этим поте-ря журавлями среды обитания и вмешательство в их жизнь заставили птиц мигрировать в Чхорвонскую котловину в ДМЗ в течение 1990-х годов». Со временем Фонд начал работать и к северу от границы. «С 2008 года мы помогаем крестьянам, проживающим на Анбёнской рав-нине, развивать органическое земледелие, — продолжает учёный, — и весьма успешно. Качество почв и урожайность выросли. Журавли возвращались в ноябре и декабре, а затем возвращались в ДМЗ. Мы надеемся, что получится построить ограждение вокруг района обита-ния журавлей, чтобы защитить их от людей и домашних животных. Если подобное вмешательство в жизнь журавлей сократится, возможно, птицы останутся на всю зиму».

Рассказывая о своей работе с самыми разными слоями общества, от простых людей до членов правительства, во всей Восточной Азии — Корее, Китае, Вьетнаме и Японии, Джордж Арчибальд подчёрки-вает необходимость тесного сотрудничества с местными экспертами и политиками. «Мы работали в каждой из этих стран в течение дол-гих лет. Наша задача — помогать местным специалистам в их работе посредством общения с ними, иногда — путём оказания поддержки. Мы участвуем в региональных международных встречах, посвящённых охране журавлей и другим вопросам экологии. Наше сотрудничество с коллегами на местах часто подробно освещается средствами массовой

информации. Мы также тесно сотрудничаем с руководством каждой из стран. В Северной Корее мы работаем совместно с британской органи-зацией Birdlife International», — добавляет он.

Говоря об опыте работы в Корее, Джордж Арчибальд не скупится на похвалы: «Мои северокорейские коллеги — выдающиеся профессио-налы. Работать с ними — одно удовольствие. Северокорейских специ-алистов отличает глубина чувства и связь с природой, которая у южно-корейцев порой омрачена чрезмерной занятостью. Но все корейцы — замечательные люди, я достиг с ними взаимопонимания».

искусство убежденияОдин из наиболее непростых вопросов, стоящих перед многими

защитниками природы — убедить людей в ценности защищаемого. Каким же образом Джордж Арчибальд решает эту задачу в странах, где многие люди считают приоритетными другие вещи? «Когда я присту-пил к работе в ДМЗ, надо мной смеялись. — отвечает он. — Военные, мол, меня туда не пустят. Но как только я зацепился, как только нашёл связь с журавлями, проявился огромный интерес на всех уровнях корейского общества, и проект взлетел».

Беседы с людьми, живущими бок о бок с журавлями стали, наряду с убеждением правительств и военных властей, неотъемлемой частью работы Фонда. «Если помочь тем, кто живёт рядом с журавлями, поде-литься с ними своими знаниями и интересом к этим птицам, местные жители по-новому взглянут на журавлей и проявят интерес к беседе, — говорит Джордж Арчибальд. — Чаще всего людям бывает нужна чистая вода. Вот прямая связь между изначально незаинтересованными людь-ми и журавлями».

Что учёный считает высшими и низшими точками своего сорокалет-него пути? «Я счастлив в первую очередь потому, что я учредил органи-зацию, цель которой — защищать существ, чрезвычайно интересных мне лично. Сейчас Международный фонд охраны журавлей возглав-ляет доктор Ричард Бейлфасс (Richard Beilfuss), всемирно известный специалист по водно-болотным угодьям, который начал свою карьеру в Фонде в качестве стажёра в 1987 году. Сегодня в Фонде трудятся 50 увлечённых людей, работой руководит совет директоров в составе 20 замечательных добровольцев, мы сотрудничаем со множеством других природоохранных организаций, многие наши работники — выходцы из стран Азии и Африки, Фонд имеет скромный, но относительно ста-бильный доход».

«Особенно печальным был 2003 год, когда мы потеряли популяцию стерхов, зимовавших в Индии. Несомненной причиной гибели птиц была охота на них на пути их перелёта через континент, ситуацию дополнитель-но ухудшили трудности в Афганистане, начавшиеся в 1979 году».

Хотя политические отношения между двумя Кореями ухудшились в последние шесть лет, и признаков улучшения не просматривается, рабо-та таких людей, как Джордж Арчибальд, поддерживает жизненно важные связи, пусть и непрямые, между двумя частями разделённой страны.

Журавли же напрямую связывают две части Кореи: противопехот-ные мины и заграждения демилитаризованной зоны не помеха для их величественных перелётов, запрограммированных эволюцией задолго до межкорейского противостояния и формирования различных идео-логий, обусловивших его.

Пока корейцы по обе стороны ДМЗ хранят любовь и уважение к общей естественной истории и объединяющему их наследию, можно надеяться и на объединение, и на будущее после него.

Доктор Арчибальд с молодыми северокорейскими орнитологами во время визита на Анбёнскую равнину, где он помогал развивать органическое земледелие, для того чтобы журавли могли вернуться на прежнее место зимовки.

Книги, дисКи и другоеЧарльз Ла Ш

уэ, профессор отделения корейского языка и литературы Сеульского национального университета Ким Ёндэ, музыкальный критик

Ариран» — это больше, чем просто про-никновенная народная песня; она стала

символом Кореи и корейской культуры. Отве-чая на возросший интерес к этой песне, Ака-демия корееведения и Национальный центр традиционных исполнительских искусств Кореи, пригласив корейских и зарубежных учёных, провели в декабре 2011 года посвя-щённую ей Международную научную кон-ференцию. «Ариран в корейской культуре и за её пределами» — это сборник докладов, представленных на этой конференции.

Сборник состоит из шести глав. Такое деление материалов конференции показы-вает, что рамки исследований, словно круги на озёрной глади, постепенно становятся всё шире. В I главу включён доклад профессора

Чо Дониля. В нём профессор Чо утверждает, что «Ариран» следует изучать с самых раз-ных точек зрения, аргументирует необходи-мость междисциплинарных исследований этого произведения. Во II главе «Ариран» рас-сматривается с музыкальной точки зрения (доклады И Бохёна и Ким Ёнуна), предпри-нимается попытка проследить исторические пути её распространения. Здесь же представ-лен анализ роли «Ариран» в современной Корее (доклад Мин Унги).

В III главе представлены доклады Кан Дын-хака, Ким Икту, Пак Эгёна, в которых «Ариран» рассматривается с точки зрения литерату-ры и массовой культуры, прослеживается путь, которым прошла «Ариран», когда она на волне моды на K-pop стала известна во всем мире.

IV глава выводит исследования за рамки Южной Кореи. Чон Пхарён рассматривает сход-ства и различия между южнокорейской и севе-рокорейской версиями «Ариран. Чан Иксон рассказывает о том, как «Ариран» проявляется

в культуре Китая. Ким Бохи обращается к «Ариран», хранимой в памяти зарубежных корейцев, исследует её исторические метаморфозы.

V глава обращается непосредственно к Азии. Здесь прослеживаются связи «Ариран» с песенной культурой Японии (доклад Юкио Уемура), рассматриваются пути проникновения этой корейской песни в Тайвань и Юго-Восточную Азию (доклад Wang Yingfen и Tran Quang Hai), пред-ставлена вьетнамская версия «Ариран» (доклад Tran Quang Hai).

VI глава рассказывает об «Ариран» за пределами Азии, в осталь-ном мире. И Бёнвон знакомит нас с тем, как используется «Ариран» в США и как изменился её символизм. Саймон Миллс предлагает обзор существования «Ариран» в Европе. Джин Кидула, рассуждая о народ-ной песне как символе народа или нации, сравнивает Корею и Кению с точки зрения колониального завоевания и поддержания непрерывно-сти культуры.

В заключение хотелось бы отметить, что данный сборник представ-ляет собой наиболее полное и разностороннее исследование «Ари-ран», опубликованное на английском языке.

В США, являющихся родиной поп-музыки, уже в первой половине 1960-х гг. так наз.

«поп-музыка, которую слушают взрослые» начала восприниматься как отдельный жанр. СМИ окрестили его adult contemporary. Для взрослой аудитории, которой не пришёлся по вкусу рок-н-ролл, FM-радиостанции стали передавать специально отобранную «спокой-ную» музыку. С начала 1980-х гг. такая музы-ка стала называться easy-listening. Барбара Стрейзанд, Лайонел Ричи, а также завоёвыва-ющий популярность Майкл Бубле — все они представляют именно этот жанр музыки.

В Корее, где в 1960-х гг. распространилась поп-музыка из США и Англии, главным жан-

Чо Ёнпхиль, «Hello» (19-й альбом, 2013), Universal Music Korea. 38 мин. 3 сек. Цена: 18.300 вонИ Сонхи, «Serendipity» (15-й альбом, 2014), Loen Entertainment. 42 мин. 2 сек. Цена: 16.500 вонИ Сынхван, «Fall to Fly — Before» (11-й альбом, 2014), Kt Music. 42 мин. 2 сек. Цена: 16.500 вон

«Ариран» в корейской культуре и вне её (Arirang in Korean Culture and Beyond). Составитель: Син Дэчхоль. — Сеул, изд-во Академии корееведения. — 309 с. Цена: 25.000 вон.

Поп-музыка для взрослых, или Adult contemporary

Наиболее разностороннее и всеобъемлющее исследование «Ариран», изданное на английском языке

«

ми друг друга любовными треугольниками, заставляя читателя трепе-тать в предвкушении дальнейшего развития сюжета. В своё время И Гвансу развёлся с женой, на которой женился по сватовству, и впослед-ствии пустился в романтическую авантюру с женщиной, которая, буду-чи врачом, выхаживала его во время болезни. Это значит, что самому писателю не были чужды сердечные порывы.

Роман состоит из четырёх частей, а каждая часть поделена на небольшие главы. Это является особенностью романа, которая состоит в том, что он печатался частями в газете. В первой части главный герой Хо Сун, покинув родную деревню, отправляется Сеул, где становится адвокатом и женится на дочери знатного Юн Чонсон. Во второй части Хо Сун с намерением осуществить идеи просвещения деревни воз-вращается на малую родину. В третьей части жена главного героя, Чон-сон, после короткого и безрассудного романа с бывшим поклонником, предпринимает попытку самоубийства. В последней, четвёртой, части описывается конфликт, возникающий между жителями деревни из-за действий местного землевладельца.

Важность этого романа как литературного произведения состоит в том, что он позволяет взглянуть на движение за просвещение деревни и его идеологическую подоплёку. Тем не менее, не следует считать, что в нём правдиво отражена корейская действительность того времени. Напротив, нужно отдавать себе отчёт в том, что в романе воспроизве-дена реальность в её идеализированном виде, воспринятая с точки зрения главного героя — образованного интеллектуала, который опи-сывается как человек без недостатков, с редким внутренним достоин-ством, испытывающий отчаяние при виде отсталости корейской дерев-ни. Но даже если роман не отражает реальную историческую действи-тельность, он позволяет заглянуть во внутренний мир идеалиста, став-шего очевидцем колониального периода в истории страны.

Английский перевод романа бережно следует оригинальному тек-сту и в целом хорошо передаёт эмоциональный код корейской лите-ратуры. Недаром роман «Земля» входит в 75 книг, выбранных World Literature Today в качестве «значительных переводных произведений» 2013 г. Многим читателям из-за отсутствия фоновых знаний корейской истории роман может показаться непростым для чтения по сравнению с современной корейской прозой.

Поскольку роман «Земля» занимает важное место в истории корей-ской литературы, он будет полезен всем, кто интересуется историче-скими корнями, которые питают современную Корею и корейскую литературу.

Писатель И Гвансу, которого часто называют «отцом современной корейской литературы», жил в смутный период корейской исто-

рии. Он получил образование в Японии, однако в начальный период японского колониального господства был ярым сторонником движе-ния за независимость. Позднее писатель стал более осторожен в выска-зываниях и старался не писать текстов, которые могли бы потенциаль-но оскорбить чувства японцев, и впоследствии подвергался критике за прояпонскую деятельность. По этой причине в отношении произведе-ний и идей И Гвансу в среде корейских исследователей высказываются противоположные мнения. Однако тот факт, что писатель является важ-ной фигурой в корейской литературе периода японского колониализ-ма, признаётся всеми.

Роман «Земля» («Хык») печатался частями в газете «Тона ильбо» с апреля 1932 г. по июль 1933 г. Главной темой романа является движе-ние за просвещение деревни, которое основывалось на вере в то, что путь Кореи состоит в образовании, точнее, в образовании крестьян. Писатель создал сложную сеть отношений с частично перекрывающи-

Первый современный корейский роман, переведённый для мирового читателя

ром стала музыка, которая нравится молодё-жи. Сумасшедшая популярность K-pop и идол-групп привела к тому, что у старшего поколе-ния стало ещё меньше возможностей слушать любимую музыку. Однако немолодые корей-цы стали снова получать удовольствие от музыки благодаря телевизионному реалити-шоу «Я — певец!». Этот телепроект подтвер-дил тот факт, что в стране по-прежнему суще-ствует корейская музыка, способная удовлет-ворить вкусы взрослой аудитории. Успех Чо Ёнпхиля, «Короля песни», с успехом совер-шившего камбэк в разгар бума идол-групп, также стал ещё одним запоминающимся событием. Особенность Чо Ёнпхиля состоит

в том, что он смог найти общий язык с моло-дыми. В 2014 г., воодушевившись успехом Чо Ёнпхиля, на сцену вернулось ещё несколько ветеранов корейской поп-музыки, выдви-гающих на первый план душевный вокал и изысканные аранжировки. И Сонхи, объеди-няющая своим творчеством все поколения, и И Сынхван, который всё это время не расста-вался со своей публикой, сумели, не следуя трендам K-pop, создать качественную музыку, в которой гармонично соединены поп- и рок-музыка, джаз и R&B.

Глобализация K-pop, типичными предста-вителями которой являются идол-группы, подтвердила совместимость корейской поп-

музыки с другими культурами и универсаль-ный характер корейской поп-культуры. Одна-ко возобновление активной деятельности упомянутыми представителями корейской поп-сцены старшего поколения в свою оче-редь становится убедительным доказатель-ством разнообразия корейской поп-музыки, открывает новые горизонты как для «музыки, которую смотрят», т.е. K-pop, так и способной сосуществовать с нею «музыки, которую слу-шают», т.е. качественной музыки, исполняе-мой корифеями корейской поп-сцены.

А это значит, что в Корее, хоть и с запо-зданием, но появляется собственная adult contemporary.

И Гвансу. Земля (The Soil). Перевод на английский язык Хван Сонэ, Хорас Джеффри Ходжес (Horace Jeffery Hodges). — США, Лондон, Дублин, изд-во Dalkey Archive Press. — 512 с. Цена: $16.00


КОрея В зерКале МОей ДуШи

Якутия — моя Родина, республика в составе Российской Федера-ции, которая находится на северо-востоке и занимает огромную

площадь, это самая большая территориальная единица России. Мы её называем Земля Олонхо, в честь народного эпоса, который признан ЮНЕСКО одним из шедевров устного и нематериального наследия человечества. Для якутов Олонхо всегда был не только развлечением, но и способом познания мира. О Якутии я могу рассказывать бесконеч-но! О наших морозах и туманах, о коротком и жарком лете, о полно-водной и могучей реке Лене, о красивой природе и бескрайних про-сторах лесов, о богатой культуре и трудолюбивом народе… Знала ли я ещё пару лет назад, что окажусь в Республике Корея, буду здесь жить и работать?

Когда говоришь в Корее, что приехала из самой холодной точки необъятной России, все удивляются. Благодаря программе обмена в рамках договора о сотрудничестве между Северо-Восточным феде-ральным университетом имени М.К. Аммосова (г. Якутск) и Университе-том иностранных языков Хангук (Республика Корея) я работаю в каче-стве профессора, преподаю русский язык как иностранный.

Когда предложили работать в Корее, первое, что пришло в голову: «Хочу!» И это при том, что ничего практически не знала о Стране утрен-ней свежести. Стала читать, рыться в интернете, но, поверьте, это были лишь чьи-то слова и чужие впечатления: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать».

И вот я здесь. Если меня спросят, какие твои первые впечатления, то услышат: «Восторг!» С первых шагов по корейской земле я почувство-вала такое тепло и участие, что никакого другого слова я не смогу подо-брать. И это состояние не покидает меня уже второй год. До сих пор удивляюсь комфорту транспортной системы: это и метро, и автобусы, и такси. Прекрасные дороги, чистота, широкая сеть ресторанов и кафе, бесплатная питьевая вода, спокойствие и безопасность. Не оставляет равнодушной практичность корейцев, которые упрощают себе жизнь мелочами, на которые не обращаешь внимания, но они так необходи-мы в жизни.

Трудолюбие корейцев известно во всём мире, и это самое главное качество, которое помогло им вырваться из нищеты, продемонстриро-вать всему миру, чего можно добиться коллективизмом, упорством и желанием жить лучше. Республика Корея за считанные годы из руин и пепла стремительно ворвалась в элиту мировых держав, стала высоко-

развитой страной с передовыми технологиями и динамичной демокра-тией. Крошечная с географической точки зрения страна стала гигантом в мировом масштабе. Но самый главный «ингредиент» в рецепте успеха этой страны — это целеустремлённость корейского народа и тяжелей-ший труд. Поэтому невозможно в двух словах передать то ощущение, которое испытываешь, когда узнаёшь, какими жертвами и потерями досталось современное благополучие Кореи. Путь Кореи из бедности к процветанию был стремительным, это одна из наиболее вдохновляю-щих историй конца XX века. И это действительно меня восхищает.

В Корее я второй год, некоторые меня называют «baby», потому что это очень малый срок для того, чтобы понять корейцев, их язык, узнать корейскую культуру, менталитет. За это время удалось всё-таки немного проникнуть в интересный и непонятный мне мир; поверьте, это были приятные встречи и впечатления. Ещё немаловажен тот факт, что мне повезло, я работаю в известном университете, где студентам препо-дают 48 языков мира, в том числе и русский язык, у меня прекрасные коллеги-профессионалы и хорошие студенты, которые во всём нам помогают. Добавлю, что у меня появились подруги и друзья, я этому очень рада. И если меня спрашивают, не скучаю ли я одна в Корее, то этот вопрос у меня всегда вызывает искреннее удивление. Как можно скучать в Корее?! Да, Корея — маленькая страна, если сравнивать её с Россией, но в этом малом столько всего интересного! Сколько здесь музеев, исторических мест, достопримечательностей… А сколько здесь проходит фестивалей, концертов и выставок!

Я расскажу только про ежегодный фестиваль женьшеня Yeongju-Punggi Insam (Ginseng) Festival, который проходит в провинции Кёнсанпук-до в октябре. Наша поездка на автобусе была запланиро-вана на 2 дня. Я ездила вместе с иностранными коллегами с разных факультетов. Выехали мы утром в субботу и сразу окунулись в мир корейской природы, прекрасных пейзажей. Так как корейские дороги очень качественные, то поездка была неутомительной; нам не давали скучать и в автобусе: очень много рассказывали о тех местах, которые мы проезжали. Корейцы всё любят делать «пали-пали», т.е. «быстро-быстро», программа была насыщенной. Мы посетили и буддистские храмы, и старинную конфуцианскую школу, и собирали яблоки в саду; каждый желающий смог попробовать выкопать женьшень, что ока-залось делом нелёгким и требующим определённой сноровки; были на открытии этого прекрасного фестиваля, посетили национальную

Земля Олонхо — Страна утренней свежести

Кюнней Н. Леханова, профессор Университета иностранных языков Хангук

Россия — Якутия — Корея. Я уверена, что это только начало моего длинного и счастливого пути.

55K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

ярмарку, посмотрели великолепный концерт, увидели настоящую корейскую деревню; попробовали блюда корейской кухни; наша ночь прошла в доме, где много осталось от старины. Одним словом, два дня прошли как в сказке! Очень приятные воспоминания у меня связаны с традиционной корейской деревней, потому что я сама родом из Яку-тии, где много деревушек, быт похож. Я удивилась, как смогли сохра-нить корейцы на фоне технического прогресса этот уклад, когда рядом всё шумит и двигается? По словам организаторов поездки, здесь живёт всего 45-50 человек, они сохраняют традиционный уклад жизни. Мне очень понравились дома, где всё функционально, низкие заборчики, очень чисто, много зелени и цветов, тишина; чувствуется, что жизнь здесь спокойная. Корейцы очень трудолюбивый народ, и деревня, где мы побывали, говорит нам об этом, она благоустроена и вы не найдё-те здесь грязи и хлама. Удивили постройки во дворах, очень красивые, под соломенными крышами, беседки в национальном стиле, фонари-ки. Когда мы увидели поле с цветами, стали бегать и фотографировать-ся как маленькие дети, радовались, казалось бы, обычным вещам, но это так влиял воздух Кореи и само поселение, которые перенесли нас в атмосферу чистоты и доброты. Мы побывали в старинной конфуци-анской школе, куда нас привезли на экскурсию. Нам рассказали о том, как раньше здесь учились. Про конфуцианство я только читала, а уви-деть своими глазами — это было очень интересно, узнать, где ученики спали, учились, жили, всё это поразило меня. Здесь я поняла, откуда в Корее такое уважительное отношение к учителям и ко всем, кто имеет отношение к образованию. Мне на какой-то миг показалось, что сей-час выйдет из-за угла юноша с тетрадью в руках. Я смотрела на дерево, которое растёт 500 лет возле этой школы, смотрела на его листья, оно шумело от ветра и, наверное, шептало мне о том, что повидало за эти годы.

Женьшень мы попробовали в разных видах и вариантах. До этого я и представления не имела, что его можно и варить, и жарить, и сок из него делать, и слабоалкогольный напиток, и конфеты, и леденцы, и многое другое. Очень вкусно и полезно! Стоит отдельно сказать о том, как нас принимали. А принимали нас как звёзд. Мы чувствовали себя почётными гостями, что немного смущало. От этой поездки остались только тёплые воспоминания.

Гостеприимность корейцев, их коллективизм, щедрость и эмоци-ональность — это то, что стало для меня приятным открытием. Хочу

привести пример из своей жизни. Я оставила свой сотовый телефон в автобусе, когда ехала в Сеул из своего кампуса с пересадкой. Обнару-жила пропажу довольно быстро, через 5 минут, когда вышла и ждала другого автобуса. Что я почувствовала в тот момент? Можете себе пред-ставить: стоите на остановке, в чужой стране, не помните ни одного номера телефона, в Сеуле назначена встреча, вас ждут, вы не можете им позвонить и предупредить, в телефоне все ваши заметки, фотографии, контакты. В наше время телефон стал неотъемлемой частью каждо-го человека, тем более в Корее. Я села в такси, хотела догнать автобус, но пожилой кореец не понимал по-английски, он вежливо проехал со мной две остановки, вышел из машины, подошёл к стоящим людям и рассказал, что иностранка чего-то хочет. Прошло ещё минут 10 после моей пропажи. Подошла женщина-кореянка, она быстро вникла в ситу-ацию; оказалось, что она ждёт тот же номер автобуса, в котором остал-ся мой телефон. Она смотрела на меня с нескрываемым сочувствием, видимо, вид у меня в тот момент был жалкий. Мы сели вдвоём в следу-ющий автобус, она рассказала шофёру о пропаже, он связался с водите-лем моего автобуса, тот через какое-то время ответил, что мой телефон уже у него. А автобус всё это время ехал по своему маршруту. Я была на седьмом небе от счастья! Но как получить телефон? Автобусы ездят в Корее по круговому маршруту. Моя спасительница открыла в своём телефоне карту, показала, где я должна стоять и ждать, написала мне номер моего автобуса и пожелала удачи. Когда я попросила номер её телефона с желанием хоть как-то её отблагодарить, она категорично отказала мне в благодарности, написала свой номер, чтобы я сообщи-ла ей, получила ли я телефон. Когда водитель увидел меня, счастливую, с горящими глазами и с улыбкой во весь рот, он молча протянул мне телефон, улыбнулся и кивнул головой, а я благодарила его и по-русски, и по-корейски, и по-английски, и по-якутски. Позвонила кореянке, она, видимо, не услышала, тогда я написала ей сообщение со слова-ми огромной признательности и в конце добавила: «Вы — мой ангел!» Я стояла на остановке, подняла глаза и искренне произнесла: «Слава Корее и слава корейцам!» Посмотрела на часы: ровно 50 минут назад я потеряла телефон в автобусе в Корее. Все, кого я встретила на своём пути, мне помогли.

Россия — Якутия — Корея. Я уверена, что это только начало моего длинного и счастливого пути. Скоро я смогу бесконечно говорить не толь-ко о Земле Олонхо, но и моей любимой Стране утренней свежести.


бум ледяного десерта В Корее словом «пинсу» называют местную разновидность ледяного десерта. Горку измельчённого льда поливают разными топпингами и с удовольствием едят в летнюю жару. Однако последнее время «пинсу», который раньше считался принадлежностью исключительно летнего меню, привлекает к себе внимание как прекрасный десерт, которым стоит побаловать себя в любое время года. Давайте познакомимся с различными видами «пинсу», стоящими за нынешним бумом этой холодной сладости в Корее, а также рассмотрим историю ледяного десерта. Юн Докно, ресторанный критик | Фотографы: Лим Хакхён, Чо Чжиёнг

Вряд ли многим доводилось попробовать «пинсу» Южного полю-са. В районе тысячелетних льдов Антарктиды, где из-за суровых

морозов, когда температура опускается ниже 50 градусов, не выжива-ют даже вирусы, люди откалывают кусок льда и обильно поливают его клубничным сиропом, чтобы потом есть, соскребая ложкой сладкие льдинки. Именно в таком виде «пинсу» Южного полюса появляется в японском фильме «Шеф-повар Южного полюса» (The Chef Of South Polar), где этим удивительным десертом могли насладиться только участники исследовательской экспедиции, проживающие на антар-ктической базе. Но ведь отнюдь не каждый может отправиться на этот континент. Так что же, выходит, что этот десерт изо льда есть лишь плод воображения, который можно увидеть разве что в кино?

Ан нет. На самом деле ещё две тысячи лет назад люди баловали себя ледяными десертами. Вот только вместо Южного полюса они отправля-лись за льдом к вершинам Альп и Гималаев. Типичным любителем ледя-ного лакомства был римский император Нерон, правивший в I веке. Согласно легенде, бегуны, выстроившиеся по приказу императора вдоль Аппиевой дороги — той самой, которая привела к возникнове-нию пословицы «Все дороги ведут в Рим», — передавая друг другу, как эстафетную палочку, вёдра со снегом, взятым с горных вершин, достав-ляли их ко двору, где снег превращали во вкусный десерт, поливая его мёдом, фруктовым соком и вином. Эта история непременно всплывает, когда речь заходит о происхождении мороженого, хотя, скорее всего, в ней рассказывается о более раннем предке мороженого, а именно о шербете, или сорбете.

«Пинсу» во главе ренессанса ледяных десертов в Корее Согласно словарю, Ренессанс был эпохой обращения к культурно-

му наследию классической древности и представлял собой попытку возрождения культуры Древнего Рима и Древней Греции. С этой точки зрения можно сказать, что сейчас в Корее начался ренессанс ледя-ных десертов. Легендарный десерт из снега с горных вершин, кото-рым наслаждался Нерон, а также культура десертов из замороженных фруктовых соков, которая процветала на Востоке в XI веке, в настоя-щее время бурно возрождается в Корее в виде «пинсу». Существует бесконечное количество разновидностей этого освежающего десер-та — от традиционных фруктовых до экзотических. Традиционный «пхат-пинсу» представляет собой горку измельчённого льда с пышной

«шапкой» пасты, сваренной из сладкой фасоли. Во фруктовые «пинсу» добавляют клубнику или манго либо обильно поливают фруктовым сиропом. А ведь есть ещё «пинсу» из замороженного зелёного чая, из вина, из замороженного молока, размолотого в красивые снежинки, «пинсу», украшенный «инчжольми» (разновидность «ттока» с обсып-кой), «пинсу» с сыром и даже «пинсу» из кофе. Вообще, сам десерт «пинсу», когда лёд, покрошенный в кашицу, напоминающую снег, укра-шают различными топпингами, такими как паста из сладкой фасоли, фрукты, фруктовый сок и т.д., — это, по сути, также возвращение к истокам мороженого. Мягкое мороженое из предварительно взбитого заварного крема, сделанного на основе молока и яиц, появилось в XVII веке. Сначала его называли «iced cream», т.е. «замороженный крем», и только в середине XVIII века этот термин обрёл свой современный вид, а именно «ice cream». Это словосочетание, которым в английском языке называют мороженое, впоследствии перекочевало в разные языки, в том числе корейский.

Однако ещё до появления мороженого европейская знать наслаж-далась ледяным десертом, а именно — шербетом (или сорбетом). Шер-бет с добавлением молока или без оного представлял собой хорошо охлаждённый или замороженный фруктовый сок либо фрукты. Ещё раньше, во времена Древней Греции и Рима, в специальных храни-лищах сохраняли принесённый с горных вершин снег или выколо-тый зимой лёд, чтобы в летнюю жару, полив его фруктовым соком или вином и добавив специи, насладиться освежающим десертом.

Культура ледяных десертов в Восточной азии В отличие от Запада, на Востоке наслаждались «пинчжыпом», или

ледяным соком, а также «пинсу» — измельчённым льдом, политым фруктовым соком с добавлением специй. В частности, «пинсу» (бук-вально «ледяная вода») издревле был излюбленным десертом в Вос-точной Азии. В исторических хрониках династии Сун XI века «Сун ши» есть следующая запись: «Когда наступал один из трёх самых жарких дней лета, император потчевал важных министров блюдом “мильса-бин” (蜜沙氷)». Предполагается, что этот десерт представлял собой раз-новидность «пинсу» — горку изо льда поливали мёдом и клали сверху пасту из сладкой красной фасоли. А если так, то выходит, что древний «пинсу» не так уж отличался от своего современного собрата. В извест-ном романе Сэй-Сёнагон «Записки у изголовья», написанном в начале

«пинсу»: раДОСти ГурМаНа

57K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

Традиционный «пхат-пинсу», представляющий собой горку измельчённого льда с пышной «шапкой» пасты, сваренной из сладкой фасоли и украшенной кусочками «ттока», сушёной ююбы и т.д., является типичным «ледяным десертом», который помогает корейцам справиться с летней жарой.


Если вы не любите «коктейли» и хотите насладиться чистым вкусом льда, то тогда идеальным решением для вас будет взять отдельно ледяную стружку и свой любимый топпинг. Словом, «пинсу» — это безграничный простор для вашей фантазии.

Как же были придуманы все эти разнообразные «пинсу» и «пингва»? Известно, что ледяные хранилища, или ледники, в которых сохраня-ли выколотый зимой лёд, чтобы использовать его летом, существова-ли на протяжении тысячелетий, однако, судя по всему, лишь в XI веке в технологии сохранения льда случился революционный прорыв. Как следствие, с увеличением объёмов запасаемого льда и его удешевле-нием появилось много разновидностей «пингва». Конечно, этот десерт по-прежнему был предметом роскоши, которым могли наслаждать-ся только немногочисленные представители богатой элиты. Подобно тому как на Западе мороженое стало широкодоступным только в конце XVIII века, на Востоке «пинсу» появился на столах простого народа во второй половине XIX века. Это произошло после того, как в Японии, первой из азиатских стран осуществившей модернизацию, была изо-бретена машинка для измельчения льда.

Простая в приготовлении «медленная еда» Ледяной десерт «пинсу», который в XX веке был вытеснен мороже-

ным и перешёл в разряд дешёвого лакомства для детей, с наступлени-ем XXI века снова вошёл в моду на Востоке, причём популярным стал не только корей-ский «пхат-пинсу», но и японский «какигори» и китайский «баобин». Эти сладкие блюда различаются лишь названиями, а по сути — все они являются разновидностями десерта из измельчённого, точнее, строганного льда. В центре новой моды на ледяные десерты — Корея. Причина того, что в Корее «пинсу» получил такое распространение, вероятно, кроется в том, что в отличие от Китая, где даже летом пьют горячий чай, в Корее существует особая традиция: люди с удовольствием едят холодную пищу, даже в лапшу кладут лёд.

И всё-таки — почему не мороженое, а именно «пинсу»? По-видимому, причину столь бурного возрождения «пинсу» на Востоке (но прежде всего в Корее) стоит искать в особен-ностях XXI века. А именно — в переходе от фастфуда к слоуфуду, т.е. «медленной еде». Действительно, если мороженое — это фастфуд, то «пинсу» — это слоуфуд. В сущности, «пинсу» — это просто горка ледя-ных стружек, украшенная различными ингредиентами и политая раз-нообразными топпингами. Н неё сверху кладут пасту из сладкой крас-ной фасоли, мороженое, «инчжольми», орехи, фигурки из желе и т.п. Можно добавить фрукты или фруктовый сок, использовать лишь один топпинг или столько, сколько душе угодно. Другими словами, вы про-сто едите настроганный лёд, смешанный с разными ингредиентами, количество и набор которых ограничен только вашими пожеланиями и вкусовыми пристрастиями. А если вы не любите «мешанину» и хотите насладиться чистым вкусом простого льда, тогда идеальным решением для вас будет взять все ингредиенты по-отдельности. Таким образом, каждая порция «пинсу» обладает своей индивидуальностью. Поэто-му можно сказать, что если мороженое — это массовая продукция, то «пинсу» — это блюдо на заказ, эксклюзивно составленное в соответ-ствии с пожеланиями конкретного клиента. При этом «пинсу» — это апофеоз простоты, ибо что может быть проще льда, смешанного с топ-пингами, но одновременно — это квинтэссенция многокомпонентно-сти.

XI века, есть упоминание о том, как, покрошив лёд ножом, его клали в металлическую посуду, чтобы он медленнее таял, и ели, полив соком кудзу (пуэрарии дольчатой). Почему лёд поливали непременно соком этого растения — мы можем только гадать, однако тем, что кашицу изо льда поливали сиропом, это блюдо похоже на современный «пинсу», особенно на традиционный японский «какигори». Точно так же сунский десерт «мильсабин» считается похожим на современный корейский «пхат-пинсу» (с пастой из сладкой красной фасоли).

Если так, то выходит, что в древности на Востоке существовали раз-личные виды «пинсу». Помимо «пхат-пинсу», похожего на тот, что едят сейчас, делали «пинсу» из замороженного йогурта, фруктовый «пинсу», когда горку льда украшали свежими вишнями, и даже «пинсу» из абри-косового вина, напоминающий современный винный «пинсу». Также в летнее время колотый лёд добавляли вместе с фруктами в напиток «хвачхэ» или вообще делали целый поднос изо льда, чтобы, разло-жив на нём фрукты, затем наслаждаться вкусом охлаждённых плодов. Последнее блюдо было как раз «пингва», или «ледяные фрукты», т.е. фрукты, замороженные при помощи льда.

1

59K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

1 «Пинсу» из манго — это кашица из измельчённого льда, сделанного из сока манго с добавлением молока. 2 Последнее время «пинсу», который раньше считался принадлежностью исключительно летнего меню, привлекает к себе внимание как прекрасный десерт, которым стоит побаловать себя в любое время года.3 «Пинсу» — это блюдо на заказ, которым вы можете наслаждаться, добавив к измельчённому льду любые дополнительные ингредиенты и топпинги по своему вкусу. 4 «Пинсу» из чёрного чая: на «подушке» из измельчённого льда — шарик мороженого, политый сиропом.

3 4

2


Корея: рай для мини-кинотеатров Кинотеатры с залами менее чем на 100 мест, недавно появившиеся в «удалённых от культуры» районах, превращаются в комплексные пространства, удовлетворяющие культурные потребности местных жителей. Первый такой мини-кинотеатр — открывшийся в Кимчже «Чипхёнсон Синема», а также возникший вслед за ним в уезде Чансу «Ханнури Синема» на фоне восторженной реакции местного населения становятся новыми центрами культуры и искусства. Чон Сонвон, главный редактор «Хванхэ мунхва»

В начале этого года в Корее состоялась повторная премьера филь-ма Джузеппе Торнаторе «Новый кинотеатр “Парадизо”», который в

1989 г. привлёк в кинотеатры многочисленных любителей кинематогра-фа. Этот фильм является убедительным доказательством того, что кино-искусство не теряет со временем своей ценности и может объединять разные поколения. Сюжет «Нового кинотеатра “Парадизо”» — это, по сути, рассказ об истории современного кино, о жизни, дружбе, любви и воспоминаниях Тото (Жак Перрен) и Альфредо (Филипп Нуаре), кино-механика в маленьком сельском кинотеатре. Не только для маленького Тото, но и для всех жителей деревни этот обветшалый кинотеатр был местом, где они узнавали о мире, учились чувствовать, получали обра-зование.

Из-за появления телевизоров, видеомагнитофонов и DVD-плееров кинотеатры одно время переживали кризис. Однако кино продолжало оставаться видом массовой культуры, который позволяет совместно получать удовольствие родителям и детям, всем членам общины.

Последствия урбанизации для провинциальных кинотеатровВ XX веке более половины населения Земли переселилось в города.

Корейское экономическое чудо, стартовавшее в 1960-х гг., тоже сопро-вождалось притоком больших масс сельского населения в города. Поэтому уже в начале 1990-х гг. правительство, стремясь превратить Корею в развитую страну, ввело в политический обиход понятие «куль-турного благосостояния», а чтобы обеспечить населению возможность приобщения к искусству и наукам, оно и сейчас прилагает немалые усилия.

Ещё в 1960-х гг. кинотеатр в небольших городах и в уездах были самым доступным центром культурных мероприятий. Это время было также периодом первого расцвета корейского кино, а первый поход в кинотеатр за руку с родителями для многих корейцев остаётся одним из самых ярких воспоминаний детства. Если учесть и тот факт, что цвет-ное телевидение в Корее стало доступным широким массам лишь в начале 1980-х годов, то радость, которую дарил цветной фильм на огромным экране в те годы, была вполне сравнима с шоком западного зрителя, впервые увидевшего фильмы братьев Люмьер.

Корейское кино в настоящее время переживает второй расцвет; в стране создаются прекрасные произведения, которые благодаря корей-ской культурной волне привлекают внимание зрителей всего мира; вышло также несколько блокбастеров. Однако ещё совсем недавно

Мини-кинотеатр «Ханнури Синема», открытый в уезде Чансу-гун провинции Чоллабук-то, являясь прекрасным примером «движения за мини-кинотеатры», получает восторженные отклики местных жителей вне зависимости от их пола и возраста.

© Jeollabuk-do Provincial G

overnment

СтилЬ ЖизНи

61K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

из-за старения сельского населения и ряда других проблем кинотеа-тры исчезали. То, что в сельской местности всё реже слышится детский смех, не в последнюю очередь связано со снижением рождаемости, но велико и значение того, что, несмотря на развитие аграрных и рыбацких деревень, там остро ощущается нехватка объектов культуры.

В 2013 г. в Корее имелось 410 кинотеатров, в которых было 2484 кинозала. Однако 95 из них находится в Сеуле. Если к ним прибавить те кинотеатры, которые расположены в Пусане, Тэгу, Тэчжоне, Кванчжу и Инчхоне, то получится внушительная цифра — 201. А это значит, что жителям посёлков и деревень, чтобы посмотреть фильм, приходится отправляться в ближайший город. Хотя средняя посещаемость киноте-атра в год по стране составляет 3,84 раза, а в Сеуле — 5,52 раза, в про-винции Южная Чолла она не превышает 1,72 раза.

Согласно докладу Министерства культуры, спорта и туризма, в 109 из 227 самоуправляемых административных единиц в 2012 г. не было

ни одного кинотеатра, хотя, по результатам исследования досуга граж-дан, проведённого министерством тогда же, 41,4% опрошенных в каче-стве культурного мероприятия, в котором они хотели бы участвовать в первую очередь, назвали поход в кинотеатр.

После введения в 1992 г. системы местного самоуправления муни-ципальные власти проводили политику, направленную на экономиче-ское развитие подведомственных им административно-территориаль-ных единиц. Для этого они, как правило, сосредоточивали усилия на привлечении госпредприятий или новых производственных мощно-стей. Однако в провинции Северная Чолла заметили, что фундаментом развития региона в целом становится именно культурная инфраструк-тура. Но, несмотря на осознание этого факта, решиться на трату 2-3 млрд. вон, необходимых для создания кинотеатра, местным властям с их ограниченным финансированием бывает довольно трудно. И в этой ситуации прорывом стало альтернативное решение, позволяющее убить одним выстрелом двух зайцев: 5 сентября 2013 г. в Кимчже был открыт первый в стране мини-кинотеатр «Чипхёнсон Синема».

и мал, и удал Под мини-кинотеатром подразумевается кинотеатр с двумя залами

на 50 мест каждый, открываемый с целью создания на местах культур-ной инфраструктуры, позволяющей смотреть новые фильмы. Первый кинотеатр такого типа, «Чипхёнсон Синема», начал работать в Центре подготовки молодёжи в Кимчже (Северная Чолла). Два его кинозала общей вместимостью 99 мест оборудованы новейшими проекционны-ми системами, одна из которых позволяет демонстрировать фильмы в формате 3D. Билет на сеанс можно купить в кинотеатре или на его веб-сайте. Есть здесь и киоск с попкорном и прохладительными напитками.

В январе этого года 65 детей из детского сада «Сингван» вместе

посмотрели здесь полнометражный мультфильм «Приключения дино-завра». После сеанса они так высказались об этом культпоходе: «Было здорово пойти в кино вместе с друзьями и увидеть динозавров на большом экране!» А ведь раньше малышей приходилось возить в соседний Чончжу.

С древних времён Кимчже являлся аграрным центром, поскольку находится на единственной в Корее обширной равнине. Ещё в 50-60-х гг. население города достигало 260 тыс. человек; даже в посёлках здесь были кинотеатры. Но потом население сократилось до 93 тысяч чело-век, и сколько-нибудь приличных объектов культуры практически не стало. Поэтому, когда открытие мини-кинотеатра лишь планировалось, скептики утверждали, что сельские пенсионеры не будут ходить в кино. Но вопреки их прогнозам «Чипхёнсон Синема» не страдает от недостат-ка зрителей. В период с 26 августа 2013 г., дня первого киносеанса, по 31 декабря того же года его посетило 24.690 человек, а это значит, что

за 4 месяца четверть населения Кимчже вос-пользовалась услугами «Чипхёнсон Синема», а его доход превысил 160 млн. вон.

С появлением мини-кинотеатров в про-винции начали происходить пусть и неболь-шие, но важные перемены. Прежде всего, воз-можность смотреть премьеры одновременно со столицей помогла местным жителям пре-одолеть чувство культурного отчуждения. Чтобы увидеть «Чипхёнсон Синема», в Кимч-же, как на экскурсию, стали приезжать оби-

татели окрестных деревень, а служащие мэрии с гордостью говорят, что им нередко звонят местные пенсионеры с целью узнать, что сейчас идёт в кинотеатре.

«Взмах крыльев маленькой бабочки» как начало культурного движения по всей стране

«Движение мини-кинотеатров», начавшееся в провинции Северная Чолла, получило высокую оценку от министерства культуры как «обра-зец желательной культурной политики» и стало общенациональным. В уезде Чансун, граничащем с Кимчже, ещё раньше, в 2010 г., местные власти создали в парке Ыйам Центр искусств «Ханнури», но популярно-стью он не пользовался. И тогда они открыли в центре мини-кинотеатр «Ханнури Синема». В то время многие говорили, что создание кинотеа-тра в таком маленьком уезде будет пустой тратой народных налогов. Но когда кинотеатр, находящийся в шаговой доступности, начал работать, зазвучали уже иные голоса.

Власти Южной Кёнсан планируют, начав в этом году с уезда Намхэ, к 2016 г. открыть мини-кинотеатры в 10 местах, а муниципалитет Чечхо-на (провинция Северная Чхунчхон) намерен построить аналогичный кинотеатр в окрестностях озера Ыйримчжи. В прошлом году прави-тельство приняло решение создавать мини-кинотеатры за счёт госу-дарственных средств. Поставив цель обеспечить маленькими киноте-атрами до 2017 г. те самоуправляемые административные единицы, где нет подобных объектов, министерство культуры уже осуществляет первый этап своего проекта в 22 местах. Мини-кинотеатр — это нача-ло небольших, но значимых изменений, улучшающих качество жизни населения районов, отчуждённых в культурном отношении. И не исключено, что «взмах крыльев маленькой бабочки» в одном из угол-ков Кореи поднимет ветер перемен, которые увидит вся страна.

Мини-кинотеатр — это начало небольших, но значимых изменений, улучшающих качество жизни населения районов, отчуждённых в культурном отношении. И не исключено, что «взмах крыльев маленькой бабочки» в одном из уголков Кореи поднимет ветер перемен, которые увидит вся страна.


Все неурядицы героини рассказа по фамилии Чон, которая работа-ла в рекламном отделе редакции региональной газеты, начались с

маленького недоразумения. Неправильно прочитав вывеску, она допу-стила в статье ошибку, а когда газета была отпечатана в пяти тысячах экземплярах и разослана, ей пришлось ходить по всем точкам распро-странения, которых было больше ста, и вручную заклеивать опечатки. Неправильно прочитанная вывеска — это маленькое недоразумение, которое может случиться с каждым, но из-за него героиня рассказа отклоняется от привычного маршрута повседневной жизни, как будто вместо четвёртого автобуса села в восьмой. Если читатель, неправиль-но прочитав вывеску, сам когда-нибудь представлял себе что-либо несуразное, то он поймёт героиню рассказа. Так что можно сказать, что основная повествовательная стратегия этого произведения — взять знакомую повседневную ситуацию, с которой сталкивался практически каждый, и направить её в серьёзное и непривычное русло с помощью воображения, что позволяет достичь какого-то тонкого сопереживания между читателем и главным героем.

Не только в этом рассказе, но и в других Юн Коын выделяет и обы-грывает силой своего воображения какие-то обыденные вещи, с кото-рыми мы часто сталкиваемся, но не обращаем внимания из-за занято-сти. Завязка сюжета такого плана довольно часто встречается в творче-стве автора. Например, в рассказе «Рисунки захватчика» (2009 г.) глав-ный герой вообразил, будто осколки плитки с необычным рисунком, которые мы иногда видим на улицах города, — это специальные метки, символизирующие протест критически настроенных общественных групп. Персонаж рассказа «Желанный отпуск» (2009 г.), обнаружив под кроватью и в углу комода дохлых клопов, впадает в панику, опасаясь, что клопы вот-вот захватят всю Землю, и начинает с ними войну. В пове-сти «Синдром невесомости» (2008 г.) в небе, кроме Луны, появляется ещё пять естественных спутников, вследствие чего возникает эпиде-мия новой болезни — «синдрома невесомости». На этих примерах

легко можно оценить богатство фантазии автора и её остроумие. Точно так же и в рассказе «Ноготь шеф-повара» среди монотонно-мрачного повествования, рассказывающего о тихой однообразной жизни Чон, время от времени встречаются остроты, заставляющие улыбнуться.

«Чон стояла перед аквариумом рыбного ресторана. Вокруг были кол-леги, но она их как будто не замечала. В аквариуме скумбрия быстро кружилась в одну сторону. Течение было таким сильным, что ему невозможно было сопротивляться, оно затягивало подобно морским волнам. Хотя рыбе, наверное, казалось, что она плывёт самостоя-тельно. Узнать, за счёт чего она плывёт на самом деле, можно двумя способами: либо остановить движение воды, либо выпрыгнуть из аквариума. Но за его пределами был лишь жёсткий асфальт».

На обратной стороне живого, иногда немного нелепого юмора всег-да лежит тень угнетающей действительности. Повествование, которое начинается с «небольшого недоразумения», переходит к наблюдению за рыбой в аквариуме и как бы тревожно предупреждает о другом недоразумении, гораздо более серьёзном. Ведь скумбрия, которая быстро плывёт круг за кругом вместе с быстрыми потоками воды в аквариуме, находится под властью иллюзии, что она плывёт сама, хотя на самом деле находится во власти течения. Это и есть то самое серьёз-ное недоразумение. Сразу вспоминается притча китайского философа Чжуан-цзы «Сон о бабочке», фильмы «Матрица» и «Шоу Трумана». В рас-сказе автор спрашивает нас: не заблуждаемся ли мы точно так же, нахо-дясь в круговороте повседневной жизни, где господствуют деньги?

Но рассказ больше концентрируется не на онтологической струк-туре сознания и не на образе современного человека, который забыл, кто он, а на чувстве одиночества, с которым человек сталкивается, выбившись из привычного русла. Такое чувство было у Чон, когда она стояла перед аквариумом: рядом были коллеги, но ей казалось, что она

Недоразумение и сопереживание

КритиКа

Чан Туён, литературный критик

ПутеШеСтВие В КОрейСКуЮ литературу

63K o r e a n a | Л е т о 2 0 1 4

одна. На следующий день её коллеги будут продолжать заблуждаться, считая, что своими силами плывут в круговороте воды, а Чон окажет-ся выброшенной на твёрдый асфальт. А течение в аквариуме настоль-ко сильное и быстрое, что коллегам некогда сочувствовать. Возможно, Чон чувствовала себя одинокой, ещё будучи внутри аквариума. Уволь-нение, то есть разделение пространства на аквариум и всё, что за его пределами, лишь стало поводом для того, чтобы она с опозданием осознала это. Так, отталкиваясь от небольшого недоразумения, фан-тазия автора уводит читателя дальше и приводит к сопереживанию с героем рассказа, которое вызвано чувством одиночества, подобным тому, что может чувствовать рыба, выброшенная на асфальт.

В рассказе Юн Коын «Стол для одного» (2009 г.) повествуется о спе-циальных курсах для одиноких людей, которым неловко сидеть в сто-ловой в одиночку. Главный герой, который проходил на эти курсы уже три месяца и так и не научился справляться с чувством одиночества, говорит: «Я начал ходить сюда, чтобы научиться не комплексовать, когда ем в одиночку, но вместо этого нашёл утешение, что я такой не один. Мы похожи на цепочку, где каждое звено — одинокий человек». В этом высказывании содержится маленькая, но верно подмеченная истина, что если люди, одинокие в своём одиночестве, собираются вме-сте, то они уже больше не одиноки.

Похоже, эта истина может быть применена и к рассказу «Ноготь шеф-повара» (2011 г.). Следуя по стопам Чон, которая после небольшо-го недоразумения начала тонуть в бездонном одиночестве, мы должны одновременно увидеть и её тоску и изолированность. Рассказ предла-гает читателю обращать внимание на одиноких людей, которые всегда есть рядом с каждым, сопереживать им и поддерживать, и это позволит нам самим получить утешение. Конечно же, этим мы не сможем изме-нить действительность или жизнь героев рассказа, но именно сопере-живание и поддержка — это обязанность всех нас, живущих в аквариу-ме. Даже если это тоже является «недоразумением».

Юн КоынВозможно, вам иногда приходилось видеть маленькие наклейки, которыми исправляют опечатки. Их используют в качестве вынужденной меры, когда из-за материальных причин или недостатка времени повторно напечатать весь тираж не представляется возможным. Если вы хоть раз пытались отодрать такую наклейку и посмотреть, что под ней написано, то для вас будет весьма увлекательно оказаться в мире «Ногтя шеф-повара», куда, отталкиваясь от привычных бытовых мелочей, уводит за собой богатая фантазия Юн Коын. Не исключено, что кто-нибудь окунётся в этот мир так глубоко, что останется едва заметным пятном между строчками.

© Park Jae-hong

koreana summer 2014 (russian)

Documents